Страдание и его роль в культуре

Трагический персонаж может взять на себя вину другого, как, например, Антигона — вину отца. Но это уже чувство вины, а не сама вина. Этого чувства лишены многие трагические герои, например Дон Жуан, который от природы не мог переживать такое чувство. Тем не менее он «виновен», поскольку именно им совершены те поступки, которые затем привели его и других к гибели. «Виновна» Анна Каренина, полюбившая Вронского и изменившая своему супружескому долгу. О несколько иной «вине» можно говорить применительно к паранойяльному Отелло, чрезмерно доверчивому и не умеющему здраво анализировать обыденные вещи. Эдип «виновен» лишь в глазах мистического рока (или судьбы, или богов), но ни в коем случае не в людских представлениях. Однако как раз Эдипу в полной мере присуще острейшее чувство вины в том, в чем он абсолютно неповинен. Таким образом, форма и глубина вины трагических героев весьма разнообразны и в основном зависят от той культуры, в которой они функционируют.

«Виновен» король Лир — самый, пожалуй, трагический герой У. Шекспира. Как пишет А. А. Аникст, вначале преобладает дурное и мы видим перед собой Лира-деспота. В самодержавии он доходит до самодурства, опирается не только на безличную силу своей королевской прерогативы, но и на тот факт, что его королевское достоинство покоится на личном превосходстве над другими. Это приобретает у него односторонний эгоистический характер. А. А. Аникст ссылается на Н. А. Добролюбова, который писал, что Лир отказывается от власти, будучи полным гордого сознания, что он велик сам по себе, а не в силу власти, которую держит в руках[101].

Л. Н. Толстой, который очень резко оспаривал право называть У. Шекспира великим, писал, что борьба действующих лиц «Короля Лира» с окружающим миром не вытекает из естественного хода событий и характера людей, а совершенно произвольно устанавливается автором и поэтому не может производить на читателя впечатления иллюзии, которая составляет главное условие искусства. Лиру нет необходимости отрекаться от власти. И также нет оснований, прожив всю жизнь с дочерьми, верить фальшивым речам старших и не верить правдивой речи младшей; а между тем на этом построена вся трагичность его положения[102]. Достаточно убедительное объяснение поведения Лира можно найти у Аникста и Добролюбова: он был деспотом до самодурства, полагал, что его личное превосходство всегда обеспечит ему власть, однако в то же время так устал от власти, что хотел ее сложить, но лишь формально. Так что причин отрекаться от власти у него не было, да и отрекался он в пользу не посторонних людей, а родных дочерей, поэтому была уверенность в том, что он никак не пострадает.

Судьба Лира отнюдь не уникальна. Из реальной жизни известно немало трагедий стариков, отдавших все свое добро (квартиры, накопления), а потом оказавшихся на улице или в богадельне.

Г. Лессинг рассматривал специфически драматическую сторону типического характера в трагедии — так называемую трагическую вину героя. В конце трагедии героя постигает катастрофа. Исследовавший эту сторону творчества Г. Лессинга И. Альтман ставит вопрос: имеет ли катастрофа связь с поступком героя и если имеет, то какую? Если герой совершенно невиновен в постигшем его несчастье, то трагедия имеет совершенно внешний характер, гибель героя случайна, вызвана посторонними событиями. Лессинг, как считает Альтман, протестует против такого понимания трагического, указывая, что при таком понимании драма превращается в нагромождение бесцельных ужасов, не имеющих морального и художественно обобщенного значения, как у П. Корнеля и Ж. Расина. С другой стороны, если герой драмы терпит катастрофу совершенно заслуженно, трагический эффект также уничтожается, поскольку исчезает внутренний конфликт, составляющий необходимое условие драмы.

«Современные» и ходульные герои, — продолжает И. Альтман, — и «чистые» злодеи, которыми переполнены трагедии придворных классицистов, конечно, не могут заставить зрителя поверить им до конца. Следовательно, трагический герой должен быть как бы одновременно и виновен, и невиновен в своем несчастье. Герой обязан быть так близок к зрителю, чтобы его судьба волновала, чтобы зритель чувствовал страх за судьбу героя, чувствовал сострадание к нему, чтобы в судьбе героя зритель видел и свою «возможную» судьбу»[103]. Эту эстетическую особенность трагедии Лессинг не мог объяснить до конца. Поэтому его решение гораздо менее интересно, чем сама постановка вопроса, заслуживающая пристальнейшего внимания наших драматургов и всех, кто серьезно размышляет над недостатками драматургии.

В самом общем виде виной следует называть признание определенных действий человека источником наступивших вредных или даже общественно опасных последствий; если последствия имеют иной характер, то о вине говорить не приходится.