На том конце возникла заминка, видимо, помощник пытался сообразить, куда клонит начальник.
– Нет, – с трудом признался он. – Она сама сказала… Назвалась. Я с ней никогда не говорил по телефону, товарищ генерал, не успел еще…
– Понятно! – бросил он и удержался, чтобы не назвать его идиотом.
По-идиотски поступил он сам, когда сломя голову помчался домой и не задал этих вопросов дежурному сразу.
Легионеры Интернационала знали, что Капитолина – заложница «папы», и точно просчитали, как можно заманить Арчеладзе домой.
– А что случилось, товарищ генерал? – осторожно поинтересовался дежурный.
– Да ничего, – спокойно проронил полковник и заметил, как позади машины, наискосок пересекает улицу какой-то человек в дутой пуховой куртке. – Будут спрашивать: я – дома, велел не будить.
– Есть! – хмыкнул отчего-то помощник.
Полковник положил трубку, откинул спинку сиденья и перебрался назад. Человек направлялся к машине, руки держал в карманах и шел как-то неуверенно, будто раздумывал, подходить или нет. Полковник сидел пригнувшись, с пистолетом наготове. Бросок из машины при его росте сделать было невозможно – обязательно застрянешь в дверцах. Если это четвертый из легиона, то надо заманить в машину.
Свет от фонаря бил в лобовое стекло, освещал передние спинки сидений, но заднее оставалось в тени. Человек прошел мимо машины метрах в трех – смотрел на просвет, есть ли кто в кабине, и когда оказался под фонарем, полковник мгновенно узнал его. Физиономию старшины с поста ГАИ он запомнил на всю жизнь… Только сейчас вместо цинизма была боязливая настороженность.
Он был четвертым, однако неполноправным и, видимо, исполнял обязанности извозчика. То, как он подходил к машине, выказывало его непрофессионализм. Старшина годился лишь для операции, где надо было унизить, растоптать, надругаться над человеком. Ему не полагался кожаный плащ…
Внутри самого Интернационала тоже были плебеи, недостойные стрелы, как он, Арчеладзе, – гитарной струны.
Старшина не решился подойти к машине, наверное, не имел таких инструкций, однако появление «Волги» на улице его смутило. Он перешел на противоположную сторону и стал в тень дома, вероятно, поджидал своих хозяев. Полковник осторожно опустил стекло дверцы на толщину пистолетного ствола, хладнокровно прицелился и надавил спуск. Хлопок выстрела приглушил салон машины, остро запахло порохом. Плебей опрокинулся навзничь, и из разодранной пулей куртки вылетел сноп белого пуха.
Арчеладзе пересел за руль, запустил двигатель и, не включая света, помчался по пустынной улице. Выехав на Садовое кольцо, он выставил на крышу машины синего «попугая» и полетел по осевой линии.
На тренировочной базе у ворот дежурила охрана из внутренних войск – солдаты срочной службы, недокормленные в юности и теперь худосочные, с длинными, торчащими шеями. Они умели лишь становиться «во фрунт» да исправно козырять начальству. За забором бывшего пионерского лагеря, кроме отдельно выгороженной базы, находилась еще и сержантская полковая школа подразделения внутренних войск. Эти юнцы иногда, как дети, висели на изгороди и мечтательно таращились на бойцов группы Кутасова, когда те тренировались в специальном учебном городке. И все-таки это была самая надежная охрана, поскольку даже высшее руководство внутренних войск не ведало, кого охраняет и чья это тренировочная база.
Кутасов сидел в штабном коттедже вместе с экипированными бойцами, видимо, обсуждали что-то серьезное. Никто не ожидал приезда Арчеладзе, и, захваченные врасплох начальством, невеселые парни и вовсе помрачнели. Кутасов подал команду «смирно», однако полковник отмахнулся позвал жестом капитана в командирскую комнату.
Он не знал, как начать разговор, а получилось само собой.
– Спасибо, Сережа, за службу, – сказал полковник. – Все свободны. Если «пожарник» начнет разбирательство, проверку, ссылайтесь на меня. На все были мои приказы. Нужны письменные – напишу сейчас же своей рукой. В общем, все валите на меня.
– Как на покойника, да? – с некоторым вызовом спросил капитан. – Насколько я понимаю, вы решили умереть?
– Нет, теперь мне умирать нельзя. – Арчеладзе «не заметил» иронии. – Но и вас не могу подставлять… Я с этой ночи ухожу на нелегальное положение. Всё. Я вам теперь не начальник.
– И в наших услугах больше не нуждаетесь? – продолжал нажимать капитан, глядя вызывающе и дерзко. – Да… Мы ждали этого разговора, товарищ генерал. И дождались… Сначала повести за собой, заставить поверить, а потом бросить на произвол судьбы?
– Не могу рисковать вами, – признался полковник.
– А мы что для вас? Пешки? Чурки с глазами? – взъярился Кутасов и побагровел. – Или вы думаете, не ведаем, что творим? Не знаем, с кем имели дело в «Валькирии»?.. Нет, Эдуард Никанорович, теперь поздно! Теперь мы вас будем в спину толкать, чтобы вперед шли!
– Кажется, ты не понял, Сережа, – вздохнул Арчеладзе и вытащил из кармана пакетик со струнами – полный аккорд. – Я объявил личную войну Интернационалу. Меня вынудили это сделать… Эта война тайная, невидимая. На нее с ратью не ходят. Они нас струной, а мы их – стрелой.