Страга Севера

Полковник поднялся на свой этаж, отпер дверь и вошел в темную квартиру, заполненную той же непроглядной тишиной. Гнев излился, остался там, во дворе; иссякло мстительное чувство, опало на землю вместе с остриженными усами. Ему надо было торжествовать победу над тупыми подонками, он должен был насладиться поверженным и униженным противником, но вместо этого он ощущал звенящую пустоту и брезгливое чувство омерзения. Спасительная, отгораживающая от всего мира дверь своего дома на сей раз не спасала, и чудилось, что все открыто, все видно и нет места, где можно спрятаться и быть самим собой.

Полковник вымыл руки. Ноги привычно повели его на кухню, чтобы приготовить ужин – острую мясную пищу, однако он непроизвольно присел к столу и долго сидел, уставившись в одну точку. Потом он вспомнил, что сегодня – удачный день! Он же получил информацию от Нигрея! И теперь Комиссар в его руках!..

Однако и это не могло оживить ни разума, ни сердца.

Как бы исполняя ритуал, полковник все-таки взялся готовить ужин, но запах жареного лука отчего-то показался ему тошнотворным запахом нищеты и убогой, неизвестно зачем текущей жизни. Так пахло в бараках и в поселках вербованных лесозаготовителей, где ему приходилось бывать, когда он работал в Кировской области. Молодому, преуспевающему капитану было странно смотреть на этих полупьяных, воняющих потом и клопомором людей, каждое утро бредущих на работу. Он с каким-то изумлением все время спрашивал – зачем живут эти люди? И прошлое, и будущее – все беспросветно! Что их заставляет жить, в чем они находят интерес к такой безрадостной жизни?..

Полковник вывалил приготовленный ужин в унитаз и смыл.

«Гогия, ты памидоры любишь? Кушать – да, а так – нэт…»

В квартире стоял устойчивый запах нищеты…

Он достал две бутылки вина, принес их в зал и включил телевизор.

И вдруг на экране увидел «папу»! «Папа» в последние полгода ни разу не появлялся ни в эфире, ни на газетных полосах. Он ушел в тень. С чего бы вдруг?..

Он не успел даже понять, о чем говорит «папа», лишь посмотрел в его круглые, немигающие глаза, как вдруг кадр сменился летящим мультипликационным паровозом со звездой…

Надо было срочно установить обстоятельства убийства старика Молодцова! Дать задание дежурному помощнику… Полковник выключил телевизор, допил вино из стакана и пошел к телефону. Взял трубку и снова замер: Юрий Алексеевич Молодцов – второй труп из бывших работников контрольно-ревизионной службы. Что это?! Стоит ему лишь нащупать конкретного человека, связанного с тайной исчезновения золотого запаса, стоит прикоснуться к нему, как происходит немедленная смерть. И это все равно – самоубийство или убийство. Люди, способные приблизить его к разгадке тайны, немедленно погибают…

Что за этим стоит? Включается «самоликвидатор» или какие-то незримые силы, недоступные пока его пониманию?

Или он сам, как черный демон, приносит им смерть?..

Почему вокруг золота всегда течет кровь? Да, был же какой-то профессор, говорил что-то, все смеялись… Почему над ним смеялись? Впрочем, теперь все равно, Комиссар-то в руках! И Птицелов был в руках…

Полковник подошел к зеркалу и, не включая света в передней, долго всматривался в темный портрет. Сумрак в стекле как бы убрал все малозначащее и оставил лишь его образ – суровый, орлиный, гордый…

Птицелов говорил, что похож на птицу, только не сказал, на какую. Полковник вынул из заднего кармана брюк пистолет ПСМ – генеральский, никелированный, отвел затвор, проверил, есть ли патрон в патроннике, и открыл небольшой металлический шкаф, вмонтированный в мебельную стенку. Там стояли личный карабин СКС, охотничье ружье и мощный итальянский арбалет. В отдельном запирающемся блоке он хранил патроны и служебный пистолет. Уже давно никто из посторонних не входил в его квартиру, а за два последних года, может быть, лишь Воробьев бывал раза три. Не имело смысла ничего убирать, прятать, запирать под замок, но срабатывала многолетняя привычка, вживленная в мышечную память. Полковник сунул пистолет в блок и вдруг увидел начатую пачку нитроглицерина. Кровяные капельки посверкивали на блестящей фольге – это все, что осталось от Птицелова. Вот то гнездо, где была его последняя капля…

Будто зачарованный рубиновыми шариками, полковник вернулся в зал и налил полный стакан вина. Оно тоже напоминало кровь, только темную, венозную, обедненную кислородом. Золотой ободок на стакане засиял, испуская на пальцы свет. Полковник одним духом выпил до дна и утер ладонью верхнюю губу – усы после Чернобыля не росли, но и тут осталась мышечная память…

Усы у него когда-то были не черные, грузинские, а пшеничные, пышные, несколько даже карикатурные, и они, подобно губке, всегда впитывали вино. Ему очень нравились собственные усы, но не как предмет мужской гордости; они придавали его орлиному носу, да и всему лицу законченность, создавали его образ, скрывая хищность птичьего профиля. И женщинам они нравились…