Страх

Радуге было не по себе. Он много и часто ставил свою жизнь на кон в разных передрягах. Но всегда воевал один и рисковал только собой. Случалось, конечно, работать в команде, но это всегда были только несколько равноправных партнеров, таких же, как он, отморозков. Такие челы всегда четко знали, на что и зачем подписывались, им не надо было приказывать. А завтра Радуга отправит под пули сотни парней не объясняя замысла боя, целей операции. Просто будет сидеть за командным пультом, отдавать приказы, получать доклады и сводки потерь.

Конечно, за годы в бригаде, он научился командовать и управлять сразу несколькими группами, работавшими по одному плану на разных территориях. Случалось брать с рейда или отбивать от рейдеров большие заводы, освобождать заложников… Но ему всегда удавалось переиграть врагов в хитрости или в логике, в тактике или в конце концов напугать. Обходилось без большой крови. А завтра крови будет много.

Готовность к крови, это как раз то, что отличало на Близнецах свободных от остальных. Выразить эту готовность словами нельзя, да и вообще сложно сформулировать — про это не давали клятв, не проверяли эту готовность на зачетах. Просто однажды, если парня доставало быть никем, он брал в руки оружие. Можно быть просто человеком, всю жизнь работать на дядю, влачить в разной степени нищенское существование, смириться, что ты третий сорт и не достоин жить с красивой женщиной, в красивой квартире, ездить на красивой машине… Черт, да не в этом дело. Не в красивых тачках, и даже не в деньгах. Тем более, сейчас стало можно зарабатывать бабло и без пулемета. Но, если ты не свободен, ты не достоин красивой жизни. Красивой в очень большом количестве смыслов этого слова. Если ты без оружия, у тебя могут в любой момент все отнять, ты вжимаешь голову в плечи от страха, что прямо сейчас все отнимут. Да, на Близнецах не положено убивать и калечить безоружных, без нужды не принято сильно бить. Но отнять, что понравилось — запросто. Да, в последние годы все как-то организовалось, на улицах безоружных не грабили, в хаты к ним не вламывались. Деньги брали налогами через местные администрации, с предприятий, где трудились безоружные. Потом этому «остальному» просто не давал начальник ползарплаты, а чувак был вынужден пахать на него дальше. И даже если ему не грозили автоматом лично, все равно у него ныли коленки со страха, как при гоп-стопе, все равно тяжелело в голове и мутнело в глазах от одной мысли что могут отнять последнее. Большинство привыкает так жить в постоянном страхе, давящем, как могильная плита, дышать этим страхом, как пылью, смириться, что чувство страха заменяет все иные чувства. Примириться со своей долей — жрать остатки со стола праздника жизни и измерять черные и белые полосы своего нудного существования только уровнем страха, когда жить было не очень сильно страшно, а когда прямо ужас-ужас.

Но, если невмоготоз терпеть, можно взять в руки оружие. С этой секунды тебя по понятиям имеет право пришить любой без разговоров. Но и ты можешь. Для большинства страх смерти — предел по шкале ужаса. Но если этот предел пройден, жизнь с тобой разговаривает иначе — у нее оказывается куча запахов, звуков, цветов. Вот, что значит «красивая» жизнь. Девчонки и тачки к ней идут просто потом бонусом. Конечно, волчья стая не ждет с распростертыми объятиями. Сначала придется скитаться одиночкой, грабя по мелочи. Потом, когда администрация или полиция попросит какую-то из бригад разобраться с отморозком, молодого могут убить, но скорее всего будут пугать и жестоко бить, требуя, чтоб бросил из рук оружие. Сломается — отправят в рабство к барыгам, отрабатывать нанесенный своими грабежами урон. А если, плюясь выбитыми зубами и обливаясь кровью, не выпускает автомат из рук, примут к себе.

Правда, страх, как герыч, умеет ждать. То, что ты однажды перешагнул его и отстоял право на оружие, это конечно, круто. Но страх со временем возвращается, и вот перед боем у матерого волчары, вдруг давит где-то в затылке, пульсирует в пояснице, и он вдруг осознает, что ему пи…дец, как страшно идти на дело. Струсившего волка могли с позором пристрелить. Короче, страх приходилось волку забарывать всю жизнь, отстаивать свободу каждый раз заново.

Парни лежали на матах, не выказывая понятного страха перед боем, храбрились перед друг другом и девчонками, хотя и без лишнего переигрывания. Как-то спокойно они выглядели. Радуга снабдил всех своей фирменной гагаринской бодрой улыбкой, похлопал кого по плечу, кого по затылку и ушел не мешать.