Страх

Он широко распахнул ставни. В комнату без спроса проникли оранжевые тона прекрасного заката. От естественного света ему стало лучше.

Его заинтересовал небольшой блокнот. На обложке было написано убористым почерком: «По ту сторону Стикса Ты указал мне путь».

Примерно полсотни страниц. Шарко быстро их пролистал. Десяток из них этот Макарё сплошь изрисовал множеством знаков, точно таких же, как и тот, что был вырезан на стене штольни: три концентрических круга, словно вложенных один в другой. Их тут были сотни и сотни, нарисованные с крайней тщательностью.

Затем Шарко раскрыл пакет с фотографиями и высыпал их на матрас.

И зажал себе рот рукой.

Перед его глазами распахнулись врата ада.

13

— Ну, как день прошел? Ты мне расскажешь или решил помалкивать?

Шарко сидел перед тарелкой макарон. Смотрел на кусок мяса, насаженный на вилку, и в конце концов отложил его. Есть совершенно не хотелось.

На сегодняшний день с него крови хватит.

Он встал и без единого слова направился в холл. Люси не двинулась с места. Да что с ним такое? Вернувшись домой, он почти не говорил, вел себя странно. Почему положил ключи от машины в ящик стола и закрыл, хотя обычно оставляет их на консоли в прихожей? Странный жест, который не ускользнул от Люси.

Муж что-то от нее скрывал.

Шарко зашел проведать близнецов и склонился над их крошечными кроватками. Нынче вечером ему никак не удавалось улыбнуться. Его лицо оставалось замкнутым. Согласен ли он, чтобы они росли в таком жестоком мире? Как защитить их от этой бушующей волны ненависти, которая пытается их поглотить, с каждым разом подбираясь все ближе?

Ему захотелось ощутить их тепло, и он прикоснулся кончиками пальцев к щечкам, лобикам, крошечным вздернутым носикам малышей.

Таких чистых.

Потом он отправился в спальню. Там достал из-под кровати широкую доску. Его паровозик бегал по простому кольцу рельсов «Роко», с туннелем и вокзалом. Шарко еще прежде наполнил резервуар бутаном и залил в тендер воду и масло. Он называл свою игрушку «Куколкой».

Машинка заработала.

Проснулись шатуны и поршни, словно и не спали вовсе. Маленький паровозик запыхтел, выпустил облачко пара и покатился по рельсам с приятным посвистыванием. Шарко смотрел, как он кружит, а сам механически намазывал черным кремом свои мокасины «Берил». Сегодня вечером у него слишком тяжелая голова, чтобы размышлять о чем бы то ни было.

По дороге домой он прослушал запись на диктофоне, найденном под полом каморки. Жуть. В чистом виде. Ему не удавалось выкинуть из головы слова, прозвучавшие из динамика.

Он никогда не слышал ничего подобного.

Сзади подошла Люси и села по-турецки рядом. Провела рукой по его шее:

— В чем дело, Франк? Что привело тебя в такое состояние?

«Куколка» опять выпустила маленькое облачко белого пара, нагруженного его воспоминаниями. Иногда эти кусочки прошлого были приятными, а иногда не очень. Сегодня вечером лейтенант думал о своей прежней семье, которой лишился уже так давно… О жене и маленькой дочери, погибших при трагических обстоятельствах. И все из-за них.

Всегда из-за них.

Из-за подонков вроде Макарё.

Ему было так плохо, что даже в груди заболело.

— Все в порядке, — солгал он. — Просто день выдался тяжелый.

Пальцы Люси ожили. Она помассировала ему напряженный затылок. Франк отложил ботинки и закрыл глаза в ожидании облегчения, которое все не приходило.

— Предполагаю, что это из-за твоего нового дела. Расскажи мне.

Шарко вздохнул:

— Не сегодня, Люси. Я не хочу, чтобы ты совала туда свой нос. Тебе стоит держаться от него подальше.

— Это так ужасно?

Шарко не ответил. Значит, все еще хуже, чем она могла себе вообразить.

— Всего лишь дело, которое свалилось на меня накануне пятнадцатого августа… — Он посмотрел ей в глаза. — Но оно не отменяет наш завтрашний пикник и блинчики, которыми мы собираемся полакомиться.

Люси не нравился этот взгляд. Одновременно ускользающий и властный.

— Всего лишь дело? Ты, кажется, сегодня утром говорил о какой-то девушке, найденной под корнями дерева…

— Ну и что?

— Ах да, я совсем забыла, девушек под корнями деревьев находят каждый божий день. Ты вернулся поздно, немой как рыба, ничего не ешь, хотя обычно на аппетит не жалуешься. Так что нет, это уж никак не всего лишь дело, которое свалилось на тебя не вовремя. Тут есть еще что-то. Давай выкладывай…

В висках у Шарко стучало. Оголенные нервы больше не выдерживали. Он распрямил свое большое тело и встал:

— Я же сказал — брось. Ладно? Избавь меня от своих вопросов, меня это добивает. И перестань поминутно забрасывать меня эсэмэсками, расспрашивая про то да про се. Ты сейчас в декретном отпуске. Знаешь, что это такое? Материнство, материнские дела. А это дело конфиденциальное, тебе вообще незачем о нем знать, понятно?

Люси была ошарашена. Холодно посмотрела на него:

— Это отвратительно.

— Что отвратительно? То, что я хочу уберечь вас троих? Помешать мерзости этого дела проникнуть в нашу семью, изгадить наш дом? Пытаюсь подручными средствами вас защитить от гнусностей, которые творятся снаружи?

Люси пожала плечами: