Страх

— Расслабленным. Естественным.

— Это необязательно взаимоисключающие вещи.

— Тогда так, как тебе удобно.

Вэл приготовилась к еще большему флирту и поддразниванию. К ее облегчению, он сказал только:

— Могу я это сделать. Не против? — Не дожидаясь ответа, он снял очки и осторожно положил их на землю рядом с собой, прежде чем снова занять свое место. Его глаза закрылись, дыхание замедлилось, а поза изменилась. Она не могла сказать, как — едва заметная перемена, — но тем не менее существенная, потому что он больше не выглядел прежним…

Легкий ветерок прошелестел по траве, взъерошив его волосы и оставив рябь на белой рубашке. Под расстегнутым воротником она разглядела какую-то подвеску из тяжелых серебряных звеньев. Гэвин смотрел на нее из-под полуприкрытых век, и, хотя можно было подумать, что он совершенно доволен этой равнодушной расслабленностью, все его тело, казалось, вот-вот придет в движение.

Он был впечатляющим.

Слишком необычная внешность, чтобы считаться красивой в классическом смысле, но все равно привлекательная. У него было такое лицо, которое заставило бы ее мать кивнуть и со знанием дела сказать: «С возрастом он станет еще интересней».

Вэл сглотнула и опустила глаза в свой альбом, больше не в силах поддерживать визуальный контакт. Не сейчас, когда он так на нее смотрит.

Вскоре у нее появились довольно четкие очертания его тела. Широкие плечи, тонкая мускулистая шея. Она смотрела на него по частям, слишком боясь увидеть целое. Высокие скулы. Римский нос. Гэвин рассеяно блуждал взглядом по дереву, наблюдая за маленькими воробьями, прыгающими в ветвях наверху, но в остальном выглядел жутко спокойным. «Но настороже, — подумала она, — почти как хищник в состоянии покоя».

Глупая мысль. Но затем его взгляд снова вернулся, и она почувствовала, как сердце тревожно затрепетало, когда какой-то врожденный страх отозвался на ее тревожное восприятие Гэвина.

(Разве твоя подруга не предупреждала тебя?)

Почему он говорил ей такие вещи? Неужели он не знал о слухах? Конечно, знал. Он и сам это признавал. Так зачем же тогда он заговорил об этом? Чтобы вывести на чистую воду?

Или поймать на лжи?

— У тебя загадочное выражение лица, Вэл.

— Вовсе нет. Не разговаривай.

— Что-то не так?

— Все отлично. Я просто думала о том, что должна сделать.

— Возле дерева?

— Нет, — ответила сердито Вэл и покраснела. Это было слишком близко к истине. — Хватит болтать.

— Ты очень легко краснеешь, — заметил он, потягиваясь и заставляя ткань рубашки туго натягиваться на груди движением, которое казалось слишком грациозным и рассчитанным, чтобы быть случайным. — Знаешь, сопротивляться довольно трудно.

И не только ему. Казалось, вся слюна у нее во рту испарилась. «Он мне действительно нравится. О боже. Это плохо».

— Думаю, нам лучше вернуться в класс, — заметил он, все еще наблюдая за ней с удивлением.

— Но звонок еще не прозвенел, — возразила Вэл.

— Он будет через секунду.

Оглушительный рев прорезал внутренний двор, заглушив его последнее слово. Она посмотрела на него.

— Как ты это сделал?

— Магия.

— Действительно.

— Волшебник никогда не раскрывает своих секретов. Могу я взглянуть на рисунок?

Она проклинала каждого ирландского предка, подарившего ей эту способность легко краснеть по любому поводу.

— Когда все будет готово. Волшебник никогда не раскрывает своих секретов. — Она повысила голос, передразнивая его.

Гэвин улыбнулся.

— Вполне справедливо.

Она смотрела, как он берет очки и поправляет их на лице.

— Так что же ты рисуешь? Раз не можешь взять этот класс снова. Ты можешь рисовать все, что хочешь?

— В пределах разумного, — ответил он, — хотя я стараюсь следовать плану урока вместе со всеми.

Вэл с трудом в это верила. Он не производил на нее впечатления человека, соблюдающего правила. Или следующего за чем-либо, если уж на то пошло.

— Что ты рисуешь? — повторила она вопрос, — для собственного развлечения?

— В основном животных.

— А что еще?

Он искоса улыбнулся ей.

— Шахматная доска, которую мисс Уилкокс использовала в своей лекции по светотени.

— Ты рисовал? — запинаясь, спросила она. — Я думала, это сделал профессионал, правда.

— Я играл. — Он признался в этом так же небрежно, как другие мальчики признавались в увлечении спортом. — Это было легко.

Вэл поймала себя на том, что качает головой в знак согласия, и сдержалась. Она не должна знать, что он мастер.

— Шахматы или рисование?

Его улыбка стала еще шире.

— И то и другое.

— Ты рисуешь людей?

— Обычно нет.

— Значит, иногда.

— Когда нахожу объект, который вызывает у меня интерес, тогда да. Но я предпочитаю животных. Они не страдают неуместной склонностью к позированию, и с ними гораздо легче работать. Однако следующий урок станет исключением из моего правила.

— По какому случаю?

— Я буду рисовать тебя.

— Меня? — прозвучало как визг.

— Мы поменяемся местами, помнишь? — Он вложил ей в руку карандаши, которые она забыла в длинных травинках, и легонько сжал их пальцами. — Теперь моя очередь прижать тебя к дереву или к другой подходящей поверхности.