Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Они мчались обратно в Лондон под сильным ливнем, проскакивая на красный свет, несясь по Мэллу, и всю дорогу Черчилль диктовал миссис Холл многочисленные служебные записки, с которыми Колвиллу и другим личным секретарям придется разбираться все утро.

Черчилль прибыл в дом 10 по Даунинг-стрит, как раз когда его министры начали собираться. По итогам совещания французам в 12:35 направили телеграмму, разрешавшую Франции от своего лица обратиться к Германии с вопросами об условиях перемирия, «но лишь при том условии, что еще до этих переговоров французский флот направится в британские порты»[256]. Телеграмма ясно давала понять, что Британия планирует сражаться дальше и не намерена принимать участие в каких-либо обсуждениях ситуации, к которым Франция собиралась призвать Германию.

Черчилль знал, что Франция потеряна. Теперь его больше всего заботил французский флот. Если он окажется под контролем Гитлера (что представлялось вполне вероятным), это изменит баланс сил в международных водах, где Британия сохраняла превосходство – по крайней мере пока.

В это же воскресенье Профессор и юный доктор Джонс из разведывательного управления министерства авиации посетили в Лондоне совещание Комитета по ночному перехвату, существовавшего тогда в Королевских ВВС. Совещание собрал маршал авиации Филипп Жубер: планировалось дальнейшее рассмотрение возможного обнаружения Джонсом новой немецкой системы навигации, основанной на применении пучков радиоволн. У Черчилля имелись другие дела, и он не пришел, но электризующая сила его интереса явственно ощущалась на этой встрече. Прежде эта тема служила предметом более или менее отвлеченного, «академического» любопытства, теперь же она попала под прицел конкретных изысканий, и каждый из участвовавших в них офицеров (самых разных специальностей) получил свое задание.

«А ведь всего неделю назад я почти бездействовал, – писал Джонс. – Какие перемены!»[257]

Однако сомнения по поводу его теории оставались весьма стойкими. Один из ключевых участников встречи, главный маршал авиации Хью Даудинг, глава Истребительного командования, полагал, что Джонс представляет «маловразумительные доказательства»[258]. Еще один участник, Генри Тайзерд, авторитетный научный советник министерства авиации, писал: «Возможно, я ошибаюсь, но мне показалось, что у нас царит какой-то ненужный ажиотаж по поводу какой-то немецкой военной новинки. Таким способом производить точную бомбардировку выбранных целей невозможно»[259].

Но Профессор пребывал в убеждении, что вопрос безотлагателен. Линдеман снова написал Черчиллю – на сей раз уговаривая его выпустить распоряжение «о том, чтобы такому расследованию придали приоритетный характер (не только в смысле выделения материалов, но и в смысле направления сотрудников, что особенно важно) по отношению к любым изысканиям, результаты которых не должны повлиять на производство в течение ближайших трех месяцев»[260].

Черчилль дал согласие. На записке Линдемана он поставил резолюцию: «Осуществить безотлагательно»[261].

Вскоре до Джонса дошли слухи: мол, Черчилль считает этот вопрос таким важным, что даже планирует собрать по его поводу совещание у себя в доме 10 на Даунинг-стрит.

Джонсу это показалось неправдоподобным. Скорее уж речь могла идти о первой стадии какого-нибудь многоступенчатого розыгрыша со стороны его коллег по авиационному разведуправлению, сумевших довести искусство мистификации до весьма высокого уровня (в этом и сам Джонс по праву считался большим мастаком).

17 июня, в понедельник, «определенное развитие событий», о котором предостерегали британские эксперты, наконец произошло. Франция пала. Черчиллевский кабинет собрался в 11 утра и вскоре узнал, что маршал Филипп Петэн, который в этот день сменил Рейно на посту лидера Франции, приказал французской армии сложить оружие.

После совещания Черчилль вышел в сад и стал расхаживать по дорожкам, опустив голову и сцепив руки за спиной: не подавленный и не запуганный, просто погруженный в глубокую задумчивость. Колвилл наблюдал за ним. «Несомненно, он размышлял, каков оптимальный путь спасения французского флота, военно-воздушных сил и колоний, – писал Колвилл. – Уверен, что он останется непоколебимым»[262].