— Меня ограбили — ваша подруга.
— Да? Очень жаль. А я хотел выцепить этот ваш гадкий маленький голос.
— Гадкий? Минуточку… Эта девушка, которую вы отправили; мы пошли куда-то
— Что за чушь! Ты хочешь надуть меня, Вирджил! Если бы мы не были в одной команде, у меня мог бы возникнуть соблазн пригрозить тебе.
Вспышка гнева, болезненно отдающаяся в голове.
— Пошел ты, Скуайн! Я
Скуайн тяжело улыбается.
— Скажи мне, Вирджил, что ты хотел получить за свой голос? Место на федеральной скамье?
— Ты, черт возьми, прав! Из-за тебя у меня вчера вечером были ужасные неприятности. Когда я вернулся сюда, мой бумажник исчез, а на руках у меня была кровь.
— Я знаю. Ты в буквальном смысле выбил из нее все дерьмо.
— Что?
— Взгляни на эти фотографии, Вирджил. Это одни из самых отвратительных снимков, которые я когда-либо видел.
— Фотографии?
Скуайн передает их через стол.
— О, мой бог!
— Да, это то, что я сказал, Вирджил.
— Нет! Это не мог быть я! Я никогда не видел эту девушку! Боже, она же ребенок!
— Вот почему эти снимки настолько отвратительны, Вирджил. Тебе повезло, что мы не отнесли их прямо в полицию и тебя не заперли в камере. — Ударяет по столу кулаком. — Это
— Нет!
— Да, Вирджил — и теперь тебе придется заплатить за это.
— Как? О чем ты говоришь?
Скуайн снова улыбается.
— Голоса, мой друг. Твой и еще пять. Шесть голосов за шесть негативов. Готов ли ты?
Слезы ярости на глазах.
— Ты злобный сукин сын! Ты шантажируешь меня!
— Это просто смехотворно, Вирджил. Смехотворно. Я говорю о коалиции.
— Я даже не знаю
Скуайн качает головой.
— Не говори мне этого, Вирджил. Я бы предпочел этого не слышать. Просто принеси мне шесть имен из этого списка к завтрашнему полудню. Если все они проголосуют правильно, ты никогда не услышишь ни слова о том, что случилось прошлой ночью.
— Что делать, если я не смогу?
Скуайн улыбается, затем печально качает головой.
— Твоя жизнь повернется в худшую сторону, Вирджил.
Ужасное безумие… И такое может срабатывать бесконечно. Трудный диалог после пяти месяцев избирательной кампании дается легко. А чувство юмора в большой политике не считается чем-то обязательным. Джанки мало смеются, их тусовка слишком серьезна, и политический наркоман в этом отношении не сильно отличается от героинового.
В обоих этих мирах те, кто находится внутри, испытывают кайф, но любой, кто когда-либо пытался жить с героиновым наркоманом, скажет вам, что это невозможно, если не познакомиться со шприцем и не начать тоже вмазываться.
В политике то же самое. Налицо фантастический адреналиновый кайф, который приходит от полной вовлеченности в стремительно продвигающуюся политическую кампанию, особенно если вы играете против больших ставок и начинаете чувствовать себя победителем.
Насколько мне известно, я — единственный журналист, освещающий предвыборную гонку–72, который провел какое-то время по другую сторону этой баррикады как кандидат и политик на местном уровне. И, несмотря на очевидные различия между выдвижением от «Власти фриков» на пост шерифа Аспена и участием в гонке за пост президента Соединенных Штатов в качестве примерного демократа, в основе своей все это удивительно похоже… Любые различия стираются на фоне громадной, непреодолимой пропасти, лежащей между яркой реальностью жизни день за днем в вихре лихо закрученной кампании и дьявольской, крысино-ублюдочной скучищей освещения той же кампании в качестве журналиста, заглядывающего снаружи.
По той же причине все, кто никогда не водил знакомства со шприцем, никогда не смогут понять, какая пропасть отделяет их от места, где живет героиновый наркоман… И даже самые лучшие и талантливые журналисты не смогут представить, что на самом деле происходит внутри политической кампании, пока сами не станут ее участниками.
Очень немногие из корреспондентов, назначенных освещать кампанию Макговерна, обладают чем-то большим, чем поверхностное понимание того, что на самом деле происходит в этом вихре… Или, если обладают, то не упоминают об этом в печати или в эфире: я провел полгода, следуя за этим чертовым зоопарком по всей стране и наблюдая за тем, как все это работает, и готов держать пари на довольно крупную сумму, что даже самые привилегированные и хорошо осведомленные представители корпуса прессы говорят гораздо меньше, чем знают.
Июль