Страх и отвращение в Лас-Вегасе. Дикое путешествие в Сердце Американской Мечты

А вот что мы здесь делаем? Каков смысл этого путешествия? Может, и нет в действительности никакого большого красного «шевро» с открытым верхом, стоящего на улице? Катаюсь ли я в лифтах отеля «Минт» в каком-то наркотическом исступлении или на самом деле приехал в Лас-Вегас делать репортаж?

Я порылся в своем кармане и извлек ключ. На нем было написано «1850». Это хоть по крайней мере реально. Задачей номер один было разобраться с машиной и вернуться в эту комнату… затем по возможности привести себя в нормальное состояние, чтобы достойно встретить любую неожиданность, поджидающую нас на рассвете.

Теперь из лифта в казино. У игральных столов было по-прежнему столпотворение. Кто все эти люди? Что за лица! Откуда они только взялись? Выглядят как карикатуры на торговцев подержанными машинами из Далласа. Но они реальны. И, дорогой Иисус, их было здесь до хуя – и их вопли раздавались за столами в полпятого утра в воскресенье. Все еще тискают Американскую Мечту, этот образ Большого Победителя, умудрившегося сорвать куш в последние минуты предрассветного хаоса в занюханном казино Вегаса.

Знатный отрыв в «Серебряном городе». Обставить крупье и вернуться домой богатым. Почему бы и нет? Я остановился у колеса удачи и поставил на Томаса Джефферсона [10] – двухдолларовая купюра. Торчковый билет прямо в рай, – полагаясь, как всегда, на врожденный инстинкт ставки, способный перевернуть все вверх тормашками.

Ан нет. Мимо кассы. Просто еще два доллара вылетели в трубу. Ах, мерзавцы!

Нет. Успокойся. Учись получать наслаждение от проигрыша. Очень важно сделать репортаж по всем канонам жанра: все остальное оставь « Life » и «Look » – сейчас по крайней мере. По пути от лифта я столкнулся с парнем из « Life », лихорадочно переминавшимся с ноги на ногу в телефонной будке и бубнившим свои мудрые изречения в ухо какого-то похотливого робота, сидящего в небольшой комнатке на другом побережье. Ну разумеется: «ЛАС-ВЕГАС НА РАССВЕТЕ – гонщики все еще спят, пыль все еще висит над пустыней, выигрыш в пятьдесят тысяч долларов дремлет во мраке офисного сейфа Дэла Уэбба, владельца роскошного отеля «Мнит», сердце которого, преисполненное благородства, находится в « Казино-Центре ». Чудовищное напряжение. И наша команда « Life » пребывает в самой гуще событий (как всегда, в сопровождении решительного полицейского эскорта…)». Пауза. «Да, оператор, это слово было «полицейский». Что еще? Это был специальный корреспондент журнала « Life »…»

Красная Акула торчала на Фримонте, там, где я ее оставил. Я заехал в гараж и зарегистрировал ее: машина доктора Гонзо, никаких проблем, и если кто-нибудь из вас будет бездельничать, мы еще до утра разнесем всю вашу шарашку. Без всяких сантиментов – только оплатим номер.

Когда я вернулся, мой адвокат лежал в ванне, погруженный в зеленую воду – маслянистый продукт какой-то японской соли для ванн, которой он обзавелся в магазине подарков отеля, не считая нового AM/FM-радио, включенного им в розетку для электробритвы. На полную громкость. Звучала какая-то бессмыслица в исполнении хряков из «Трехсобачьей ночи» [11] , песня о лягушке по имени Йеремия, захотевшей принести «радость миру».

«Сначала Леннон, теперь это, – думал я. – Следующим будет Гленн Кэмпбелл, визжащий “Куда подевались все цветы?”».

А куда, собственно? Никаких цветов в этом городе. Только насекомоядные растения. Я приглушил звук и заметил рядом с радио большой кусок разжеванной белой бумажки. Изменения громкости мой адвокат, похоже, не заметил. Он потерялся во мгле зеленых испарений, и лишь голова наполовину торчала над водой.

– Ты это съел? – спросил я, держа в руке белый катышек.

Он проигнорировал мой вопрос. Но я все понял. До него будет доходить как до жирафа в ближайшие шесть часов. Он сожрал целую марку.

– Ах ты, злобная сука, – сказал я. – Надейся только, что в сумке остался торазин, потому что, если его там нет, у тебя завтра будут серьезные напряги.

– Музыка! – заревел он. – Вруби ее снова! Поставь ту пленку!

– Какую пленку?

– Новую. Вон там.

Я взял радио и обнаружил, что это еще и магнитофон – одна из тех штуковин со встроенным кассетником. И пленку, «Сюрреалистическую подушку », надо было всего лишь перемотать. Он уже прослушал первую сторону – на такой громкости, что только мертвый бы не проснулся во всех комнатах в радиусе ста ярдов, невзирая на стены и все такое.

– «Белый Кролик», – изрек он. – Я хочу чтобы звук нарастал.

– Ты обречен, – поставил я свой диагноз. – В ближайшие два часа я тебя покину, а потом сюда поднимутся люди и выбьют из тебя все несусветное дерьмо большими дубинками, обтянутыми кожей. Прямо здесь, в ванне.

– Я сам вырою себе могилу. Зеленая вода и «Белый Кролик»… поставь его; не заставляй меня пускать в ход вот это.

И из воды взметнулась его рука, судорожно сжимавшая охотничий нож.