Страх открывает двери

Тот сразу перевел свой зловещий взгляд с моего лица на лицо Яблонски, но, насколько я мог понять, выражение его при этом ничуть не изменилось. Я подумал, что теперь он, пожалуй, рисует в своем воображении не одного, а двух покойников.

Дворецкий повел нас наверх, потом по узкому коридору в заднюю часть этого громадного дома. Там он достал ключи, отпер дверь и ввел нас в комнату. Это была спальня, обставленная немногочисленной, но дорогой мебелью с умывальником в углу и кроватью из красного дерева, стоявшей справа у стены. Слева находилась дверь в другую спальню. Дворецкий вынул также второй ключ и отпер и эту дверь, в другую спальню. Вторая спальня оказалась копией первой — за исключением кровати, которая представляла собой допотопное сооружение с железной сеткой или, скорее, решеткой. Казалось, что на нее пошли все железные прутья, оставшиеся после постройки моста Ки Уэста, — такой прочной она казалась на первый взгляд. Похоже было, что эта кровать предназначалась для меня. Мы вернулись в первую спальню. Яблонски протянул руку.

— Ключи, пожалуйста.

Дворецкий какое-то мгновение колебался, бросил на него нерешительный взгляд, а потом пожал плечами и, отдав ключи, повернулся, собираясь уходить. В тот же момент Яблонски мягко сказал приятным тоном:

— Вот этот «маузер», что у меня в руке… Не хотите ли вы, чтобы я вас смазал им по голове разок-другой?

— Боюсь, что не понял вас, сэр?

— Ага, «сэр»! Это уже хорошо! Никак не ожидал, что ваш брат дворецкий читает книги по этикету… Другой ключ, приятель. От двери, что ведет из комнаты Тэлбота в коридор!

Дворецкий насупился, вручил ему третий ключ и удалился. Яблонски усмехнулся, запер дверь на ключ, нарочито громко повернув его в замке, задернул занавески на окнах и, удостоверившись, что в стеклах нет никаких глазков, вернулся ко мне. Пять или шесть раз он ударил своим массивным кулаком по своей массивной ладони другой руки, лягнул ногой стену и опрокинул кресло с грохотом, от которого в комнате все затряслось. После этого он сказал не слишком тихо, но и не слишком громко:

— Поднимешься, когда будешь в состоянии, приятель! Пока что это только маленькое предупреждение, чтобы ты не придумал еще какой-нибудь шутки вроде той, что ты провернул с Ройалом! Попробуй шевельнуть пальцем, и тебе покажется, что на тебя свалился небоскреб.

После этого в комнате наступила мертвая тишина, но в коридоре за дверью тишина не была такой уж полной. С его плоскостопием и сиплым, из-за переломленного носа, дыханием, дворецкий явно не мог сравниться с «Последним из Могикан», и только когда он удалился футов на двадцать, толстый ковер заглушил скрип его шагов.

Яблонски вынул ключ, разомкнул и снял с меня наручники, спрятал их в карман, пожал мне руку с такой силой, будто задался целью раздавить все мои пять пальцев. Так, во всяком случае, мне показалось. Тем не менее улыбка моя была такой же широкой и выражала такое же удовольствие, как и его, Мы закурили и принялись обследовать обе комнаты, чтобы проверить, нет ли в них скрытых микрофонов, магнитофонов и других подслушивающих устройств.

Вскоре мы выяснили, что обе комнаты были опутаны ими, словно сетью. Ровно двадцать четыре часа спустя я сел в спортивную машину, оставленную ярдах в четырехстах от ворот генеральского дома. Это был «шевроле-корвет», та самая машина, которую я похитил накануне. Когда рядом со мной была Мэри Рутвен в качестве заложницы.

Вчерашнего дождя как не бывало. Весь день небо было синим и безоблачным. И для меня этот день был необыкновенно долгим. Лежать полностью одетым и прикованным к решетке железной кровати в то время, как все окна в комнате, выходящей на юг, плотно закрыты и температура достигает ста градусов в тени, — это, скажу я вам, не шутка! При такой жаре хорошо себя чувствовать могла бы только черепаха с Галапагосских островов. Я же стал вялым, как подстреленный кролик. И так меня продержали целый день. Яблонски приносил еду, а после обеда продемонстрировал меня генералу, Вайланду и Ройалу, чтобы они увидели, какой он хороший сторожевой пес, и убедились, что я относительно цел и невредим. Именно относительно! Чтобы укрепить это впечатление, я налепил на щеку кусочки пластыря и хромал в два раза сильнее.

Ройал не нуждался в таких дополнениях, чтобы показать, что и он побывал в сражениях. Никакой пластырь не смог бы закрыть огромную ссадину у него на лбу. А его правый глаз был такого же сине-багрового цвета, что и ссадина, и к тому же он совершенно заплыл. Да, неплохо я отделал Ройала! И я знал, что несмотря на то, что в его здоровом глазу снова было выражение пустоты и отрешенности, он никогда не успокоится, пока не воздаст мне стократ за мою хорошую работу.