Страх (Сборник)

– А ну, кончай базар! Очумели, что ли?! – Игорь разнимал нас. – Ты с кем связался, паскуда! – он толкнул Метиса в грудь. – Может, мне еще заедешь?

– Да нет… А че они сами бросились?!

– Да ниче! Нашел, с кем справиться! Убью в следующий раз.

А Хомяк смотрел на то место, где образовывался синяк, и я вдруг заплакал, всхлипывая и кусая губы, как маленький.

– Да ладно, ты чего, хватит, – он смотрел на мой глаз. – Мы и ему шнобель разворотили. Протек он, тухлый, – и они с Пашей ни с того, ни с сего начали смеяться.

«Тухлый», – подумал я и почувствовал, что тоже смеюсь. Всхлипываю и смеюсь одновременно.

– Тухлый! – мы смеялись, как полоумные.

– Точно, тухлый!

* * *

Нас провожали бабушка и сосед по лестничной клетке. На вокзал пришли Магомед с Игорем, и с ними – Света.

Лето кончалось, и с ним уходило что-то, что никогда не кончается. Бабушка была в косынке, и ее трепал ветер, и было еще по-южному жарко.

Мы поцеловались на прощание и поднялись в вагон.

– Слышь, а у Тухлого до сих пор нос вот такой, – Игорь поднес растопыренную пятерню к носу.

Что-то объявили. Света подошла ближе, посмотрела на меня внимательно и как-то неожиданно, затем улыбнулась и вдруг сказала:

– Извини меня, хорошо? Ладно?! Извини!

– Да ладно, чего уж там, – я подмигнул ей, и она моргнула в ответ, подняв руку. И тогда раздался гудок, и поезд тронулся.

Вот так, как мы изображены на фотографии, все вместе, мы уже никогда не собирались. Свету я больше не видел и даже не помню, Светой ли ее звали.

Все уже давно изменилось, все стало по-другому с тех пор. У Хомяка не сложилось с журналистикой, он остался в армии. Мы переписывались одно время, потом перестали. Знаю только, что у него жена и родилась девочка. Я их не видел. А Паша, молившийся на астрономию, наш придворный звездочет Паша, стал юристом. Его ценят, он умен, проницателен, обладает интуицией и чувством юмора. Ему сулят большое будущее, и когда я на него смотрю, меня так и подмывает сказать ему «Мэтр». А Игорь в армии не бывал. Он отсидел за драку то ли в Хасавюрте, то ли еще где-то, но потом женился, перебрался в Смоленск, и теперь у него все в прядке.

И все-таки этот день остался, ведь хватило же случайной фотографии, чтобы все вспомнить. И не только вспомнить, но и ощутить шумный запах пенящегося моря, восторг и страх чаек перед штормом, и все те чувства, какие бывают лишь тогда, когда дружишь так, как можно дружить только в детстве. А потом бросаешь кого-то в лодке и уже выходишь из моря повзрослевшим и вместе с одеждой, брошенной на берегу, одеваешь еще что-то, что уже никогда не снимешь.