Страхослов

Он пошел дальше, и Кит двинулась следом – туда, где на площадь выходила людная улица. Обернувшись через плечо, она посмотрела на дом, из которого они только что ушли, и волосы на ее затылке едва не встали дыбом. Ей показалось, что в окне на одном из верхних этажей колыхнулась занавеска, но больше она ничего не увидела. Кит ускорила шаг, чтобы поспевать за инспектором.

VI

– Сколько времени прошло, Кит? – спросил Луций, хотя знал ответ так же хорошо, как и она.

– Двадцать два дня, плюс-минус несколько часов, – ответила она, надевая капор и завязывая ленты под подбородком.

Кит нашла кое-какую старую одежду на дне комода Луизы, эти вещи не видели света уже много лет. Аметистового цвета жакет с высоким воротом, жемчужными пуговицами и красными оборками; юбка того же фиолетового оттенка, окаймленная вычурным кружевом с вкраплением алых шелковых розочек. Рукава длиной в три четверти венчались гофрированными манжетами. Одежду пришлось немного ушить – грудь у матери была несколько пышнее, чем у нее. На спинке кровати Луция висело красновато-синее бархатное манто, вызывающе расшитое черным бисером.

– Возможно, он исчез? Закончил? – с надеждой спросил мальчик, но Кит покачала головой.

– Нет. Мэри Джейн говорит, что он не закончил. Он просто выжидает, пока стихнет шумиха, пока мы перестанем обращать внимание. – Она встала, разгладив ткань. Подобно Энни Чэпмен, девушка носила в холода несколько нижних юбок. – Как я выгляжу?

Луций пожал плечами. Он явно не хотел ранить чувства девушки, что и дало Кит понять, что она достигла своей цели. Вместе с нарядом она нашла косметику матери, и сейчас ее щеки были нарумянены, губы накрашены яркой киноварью, а глаза подведены. Глядя на свое отражение в небольшом зеркальце в комоде Луция, Кит думала, что напоминает клоуна, тем не менее ее облик был похож на внешний вид уличных проституток, виденных ею в Уайтчепле. Макияж не должен быть незаметным, наоборот, он служит маяком, красным фонарем, говорящим: «Да, я та, кто ты думаешь, иди сюда».

– Кит, это будет опасно? – Голос брата дрогнул – единственный признак страха, выказанный им за все время, что он с воодушевлением слушал истории о виденных ею преступлениях и их последствиях.

Он понял, что на этот раз его сестре по-настоящему угрожает опасность.

– Нет, милый, – соврала Кит, покачав головой. – У меня с собой дубинка. – Она похлопала по рукаву, где прятала оружие. – И другие констебли будут неподалеку. Не бойся, я не какая-нибудь там беззащитная жертва.

– Но что, если матушка тебя увидит?

– Мать приняла лекарство, Луций, она проспит до утра, а миссис К. на собрании церковного хора – или у нее сегодня спиритический сеанс?

Кит уже жалела о своем решении переодеться дома, но переносить в схрон еще больше одежды и аксессуаров было слишком хлопотно. Вдобавок она жалела о том, что рассказывала о своих приключениях брату – она делала это, чтобы развлечь его, пока он вынужден находиться в четырех стенах, а не чтобы заставить волноваться. Кит присела у кровати и положила ладонь на худое плечо Луция.

– Посмотри на меня, милый: я буду в полной безопасности. Я настороже, и за мной будут присматривать. Не бойся. Разве я когда-нибудь тебе лгала?

Тот помотал головой.

– Я всегда вернусь к тебе, Луций, на это ты можешь рассчитывать. К тому же, любой, кто решит, что может завалить меня, не знает, во что ввязывается.

Кит улыбнулась, и Луций, хихикнув, неохотно улыбнулся в ответ. Она обняла брата, его тонкие руки обвились вокруг нее – в них почти не было силы.

– Будь осторожнее, Кит.

– Я всегда осторожна. А теперь гаси свет, никакого чтения, уже и так поздно. – Она открыла дверь. – Я зайду утром.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Кит стремительно шла по улицам, держась середины дороги, чтобы нападающим пришлось выйти на свет. Вглядываясь в вечернюю мглу, она старалась замечать силуэты и движение. Забавно, думала Кит, но, едва переодевшись в женскую одежду, она сразу почувствовала себя слабой. В полицейской форме, в каске, с дубинкой, в мундире с сияющими серебряными пуговицами она чувствовала себя неуязвимой; не хватало фонаря, которым она разгоняла тьму.

В потрепанной бархатной сумочке были наручники, свисток и кастеты, а также ее блокнот и карандаш. Из-за спрятанной в рукаве дубинки рука не сгибалась, и ее приходилось держать вытянутой. Каблуки стучали по мостовой с такой силой, будто кричали: «Вот она я», будто блеял потерявшийся ягненок.