Страна аистов

Мельница была почти готова, когда возле нее появился опрятный человек, судя по одежде, явно из пруссов, и, понаблюдав немного за работой строителей, поинтересовался у начальника стройки, уж не приезжие ли они. Тот кивнул. Тогда прусс стал говорить: у них, дескать, малость по-другому строят. Вот это, мол, надо было сделать так, а это — иначе. Потому что та штуковина будет работать при любых условиях, а эта не будет крутиться никогда. А все оттого, что…

Так они поговорили час или два, и начальник стройки, поразмыслив, решил, что во многом прусс был прав и надо бы сделать так, как он советует.

— Давай-ка, — предложил он пруссу, — я нынче вечером поговорю с хозяином и упрошу его взять тебя на работу. Вижу, много от тебя будет пользы.

— Это будет очень кстати, — обрадовался прусс. — Я как раз работу ищу.

— Ну, вот и приходи завтра.

Но барон и слышать не хотел о местных работниках. И на следующий день, выйдя в означенный час к стройке, напустился на ожидавшего в сторонке прусса, обвиняя его и всех местных в дикости и лени. Тут и камень не выдержал бы. А мужичок, между прочим, был из рода жрецов. Побагровел он от ярости, но ничего не сказал. Повернулся и пошел восвояси.

С того дня работа на мельнице остановилась. Уложенные в кладку камни сами собой рассыпались, бревна переламывались, телеги с глиной переворачивались, не доехав до стройки. Начальник с бароном глотки сорвали, ругая рабочих. И невдомек им, отчего это вдруг все у строителей из рук валится. Так прошла неделя. Постепенно до них дошло, что все дело в пруссе, которого прогнали. Начальник предложил вернуть его. Барон только рукой махнул — делай, как знаешь.

Вернули прусса. И мельницу достроили. Да такую, что издалека приезжали мельники, полюбоваться на работу. А когда пришло время расплачиваться, барон щедро одарил всех работников, кроме прусского мастера. Начальник работ пытался образумить хозяина, убедить, что опасно связываться с колдунами. Но тот только смеялся: он, мол, и сам человек не простой, и не может ему повредить какой-то варвар.

И действительно, пока барон был в своем доме, прусс ничего сделать не мог. И потому терпеливо дождался, когда тот покинет свои владения. Барон поехал по делам в Кёнигсберг. Там-то его и прихватил прусский жрец.

Стоит барон у окна на третьем этаже кёнигсбергского замка и в ожидании приема покуривает трубочку. Вдруг видит — внизу по мостовой прусс прогуливается. Барон открыл окошко, высунулся и плюнуть в него норовит.

— Что, барон, отдашь ли деньги? — спрашивает прусс.

А тот знай себе посмеивается да золу из трубки вниз выколачивает.

— Ну, что ж, — говорит прусс. — Раз тебе так смешно, давай и мы с тобой посмеемся.

Тут барон заметил, что прохожие уже не чинно расхаживают у стен замка, а останавливаются и, задрав головы вверх, хохочут. Да еще и пальцами показывают. Хотел барон повернуться, посмотреть, что они такого смешного увидели на стене замка. Но голова не поворачивалась. Он попробовал вытащить ее из проема окна и с ужасом обнаружил, что застрял. Бедняга поднял руки к голове и нащупал там огромные ветвистые рога.

Кончилось тем, что барон с офицером охраны передал прусскому колдуну деньги. Только тогда его рога стали уменьшаться и вскоре совсем пропали. Он смог вытащить голову из окна.

С тех пор барон неизменно разворачивал повозку, если видел, что по дороге навстречу ему идет кто-нибудь из пруссов.

Как селедка обиделась на Пруссию

В прежние времена у берегов Пруссии было так много сельди, что ею кишели не только воды моря и заливов — большими косяками она заходила и в Прегель. Тогда любой, подобрав на рыночной площади Альтштадта разбитую плетеную корзину, мог сходить к реке и набрать столько рыбы, сколько захочется. Сельдь скупали негоцианты и отвозили в те земли, где рыбы не было, и потому ценилась она там гораздо выше, чем у нас. Это было в начале XV века, когда Пруссия была так богата, что даже ремесленники предпочитали есть из серебряной посуды. В стране не было нищих, а из разных краев, влекомые сытой и спокойной жизнью, сюда стекались толпы беженцев. И вот однажды одному из таких мигрантов, служившему наемным солдатом в гарнизоне замка Кёнигсберг, до того надоело однообразное рыбное меню, что уж и свет был не мил. Когда в очередной раз парню подали к обеду жирную селедку, он схватил ее за хвост, привязал к потолочной балке в трактире и стал лупить кулаками, приговаривая:

— Что б ты пропала, окаянная! Что б глаза мои больше тебя не видели, проклятую!

И селедка ушла из Пруссии на север — к берегам скандиан, туда, где ее всегда ценили выше любой другой рыбы.

Случилось это в 1425 году. Между прочим, событие это вызвало целую череду войн в Европе. Но это уже совсем другие истории.

А в Пруссию сельдь так и не вернулась. Обидчивая рыба.

Рыбки Марии