– У вас найдется что-нибудь поесть? – поинтересовался Профессор. – Я так торопился, что ничего не захватил. Со вчерашнего дня – на одном шоколаде…
Я открыл рюкзак, достал пять-шесть банок консервов, буханку хлеба, флягу с водой и передал старику. Тот жадно отпил из фляги, с прищуром ценителя редких вин исследовал все консервы и оставил себе солонину и персиковый компот.
– Присоединяйтесь, – предложил он, но мы отказались. После всего пережитого о еде думалось меньше всего на свете.
Профессор отломил кусок хлеба, положил на него солонины, со зверским аппетитом сжевал, затем умял полбанки персиков и выдул компот. Я тем временем достал из кармана бутылочку виски и пару раз хорошенько глотнул. На душе полегчало. Боль, конечно, не прошла, но от алкоголя, парализовавшего нервы, зажила какой-то отдельной от меня жизнью.
– Вы меня просто спасли, – сказал наконец Профессор. – Как правило, я обновляю запасы, чтобы в крайнем случае протянуть здесь два-три дня. Но в последнее время все как-то руки не доходили. Непростительная оплошность. Привыкаешь к мирным размеренным будням – и бдительность притупляется. Отличный урок на будущее. Готовь сани летом, а зонтик в ясный день. Наши предки знали, что говорили.
И он разразился утробным смехом. Уох-хо-хо.
– Ну вот вы и подкрепились, – сказал я. – Пора и о деле поговорить. Расскажите с самого начала: чего вы когда-то хотели, что получилось в итоге, чем это теперь чревато, что следует делать мне – словом, рассказывайте
– Боюсь, в таком случае беседа выйдет слишком, хм… узкопрофессиональной, – с сомнением произнес Профессор.
– А вы излагайте попроще. Главное – чтобы я понял, как все устроено, откуда что пришло и куда идет.
– Боюсь, если я расскажу тебе
– Я не буду злиться, – пообещал я. И действительно, злиться в моей ситуации было бы слишком непродуктивно.
– Прежде всего, я хочу перед тобой повиниться, – сказал Профессор. – Как-никак я использовал тебя для экспериментов без твоего ведома, и ты очень серьезно влип. В этом я глубоко раскаиваюсь. Это не слова. Мне очень жаль, что так получилось. Но я хочу, чтобы ты понимал: моя работа слишком ценна. Она не имеет аналогов. К тому же, такова натура ученого: дай ему неразработанную жилу, и он будет копать, забыв обо всем на свете. Его удел – постоянно отслеживать, куда движется эволюция. Строго говоря, именно чистота научного подхода и толкает вперед мировой прогресс… Ты ведь читал Платона?
– Почти нет, – ответил я. – Но насчет чистоты ваших помыслов я уже все уяснил. Ближе к делу.
– Извини. Я только хотел сказать, что иногда чистота научного подхода ранит людей. Точно так же, как их ранит чистота природных явлений. Извержения вулканов хоронят города, наводнения уносят тысячи жизней, землетрясения раскалывают кору планеты, как яичную скорлупу. Но никто же не обвиняет Природу в злонамеренности…
– Послушай, дед, – подала голос внучка. – Говори короче, иначе мы никуда не успеем.
– Да-да, ты права, – спохватился Профессор и потрепал ее по плечу. – Вот только… С чего бы лучше начать? Никогда не умел излагать свои мысли в привычном для людей порядке…
– Что за данные вы передали мне для шаффлинга?
– Чтобы это объяснить, придется раскапывать, что случилось три года назад…
– Уж будьте так любезны, – попросил я.