Страна грез

Порой Беверли и сама начинала верить своему везению, при этом помня, что нельзя делать ничего такого, что могло бы вывести его из себя. Проходило время, они жили в идеальном доме – таком, как он хотел. Она застилала постель: одеяло – аккуратно ровное, подушки – свежие и пушистые. Гладила и раскладывала по цветам его одежду, чистила его ботинки, по линейке развешивала вещи в шкафах. Следила за тем, чтобы пульт от телевизора лежал на журнальном столике и был направлен точно в угол комнаты. Гэри заставил ее запомнить, что ему нравится. И Беверли старалась. А потом, когда она уже думала, что худшее позади, что-нибудь случалось. Курица внезапно оказывалась пересушенной, полотенца – забытыми в сушилке, цветок на окне – засохшим. Лицо Гэри наливалось кровью, зрачки сужались, вместо одного бокала по вечерам он выпивал три или четыре. В последующие дни и недели жизнь превращалась в прогулку по минному полю, где один неверный шаг приводил к неизбежному взрыву, за которым следовала боль.

История старая, как мир. Такой жизнью живут тысячи, если не миллионы женщин. Теперь-то она знала, что Гэри болен, по-настоящему болен. Он обладал каким-то звериным чутьем, которое не позволяло ему зайти слишком далеко. Во время беременности он пальцем ее не тронул – понимая, что Беверли уйдет, если он сделает что-нибудь, что может навредить ребенку. Он не прикасался к ней в первые месяцы после рождения Томми, когда она страдала бессонницей. Кстати, это было время, когда Беверли не слишком убивалась при работе по дому. Она готовила еду, стирала, чистила ботинки и целовала мужа, но могла позволить себе оставить гостиную неприбранной, а одежду Томми не идеально чистой. Только когда мальчику исполнилось пять или шесть месяцев, Гэри снова ее ударил. В тот вечер он принес ей в подарок пеньюар в коробке, украшенной красивым красным бантом. Желание видеть ее в пеньюаре было одной из многих его прихотей в сексе. Были и другие: ему нравилось, когда она шептала ему определенные слова, когда была причесана и накрашена, когда умоляла его взять ее и говорила непристойности. Однако в тот день, когда он пришел домой с пеньюаром, она была совершенно измучена – Томми почти сутки, не прекращая, плакал. Вот почему она ослабила бдительность; она поверила, что гнев, крики и боль остались позади. Сославшись на усталость, Беверли пообещала надеть пеньюар на следующий вечер, который они сделают особенным. Но Гэри хотел ее именно в тот вечер, а не на следующий. И через секунду ее лицо горело от удара, а по щекам текли слезы.

А потом снова извинения и подарки. И осознание того, что надо было уходить раньше. Только куда? Поджав хвост, вернуться домой, чтобы вечно слушать, какую она совершила ошибку, слишком рано выскочив замуж не за того мужчину? Даже если бы Беверли могла выдержать всеобщее осуждение, то от Гэри она бы не скрылась. Именно там он начнет свои поиски. Что касается обращения в полицию, то Гэри сам был полицейским, причем самым могущественным полицейским во всем мире. Так кто же ей поверит? Да и о Томми приходилось думать. Долгое время Гэри был очень привязан к Томми: разговаривал с ним, играл, держал за ручки, когда мальчик учился ходить. Беверли знала, каково это – расти в неполной семье, и дала себе слово, что с Томми такого не случится. И нежелание Гэри менять подгузники казалось не таким уж важным по сравнению с тем огромным вниманием, которое тот уделял сыну. Порой она даже ревновала.

Сейчас Беверли понимала, что Гэри поступал с Томми так же, как и с ней. Он притворялся идеальным, любящим отцом. Томми становился старше, иногда ронял игрушку, на которую Гэри наступал, или оставлял на полу в ванной лужицу воды… Гнев внутри Гэри мог впасть в спячку, но не мог успокоиться навсегда. По мере взросления Томми Гэри стал видеть все больше недостатков в сыне, а потом стал замечать его сходство с Беверли. Сам же он постепенно возвращался к своему истинному Я. Вновь зазвучали брань и грубые крики. Однако настоящим потрясением для Беверли стали синяки, которые она заметила на бедрах и руках Томми, как от ударов или щипков.

Не хотелось верить, что Гэри способен на такое. Он мог упрекать Беверли в злом умысле и преднамеренности, но как не понимать, что Томми – всего лишь малыш и многого еще не умеет? Неужели у него поднимается рука наказывать, если мальчик что-то делает не так?! Беверли обратилась в библиотеку, но найденная ею информация не очень-то помогла. Ни в одной из многочисленных книг и статей всех этих психиатров и психологов она так и не нашла однозначного ответа на вопрос: всегда ли жестокий муж становится жестоким отцом.