Страна Икс

Можно только пожалеть, что какие-то из текстов Маргариты Пушкиной теряются, если их просто читаешь, а не слышишь такими, какими они задуманы и исполнены. Весь цикл «Баллады & Шансоны», например, надо слушать в исполнении Ольги Дзусовой. Тогда они производят впечатление. А на бумаге — блекнут. Но, может быть, это подвигнет кого-то из читателей купить и послушать CD Дзусовой?

К сожалению, то же бывает и с «арийскими» текстами.

Да и раздел «Блюзы» — раздел неровный и, честно говоря, несколько смущающий.

Не все, что в нем помещено, — это действительно блюзы. Я понимаю, как можно спеть в виде блюза, скажем, «Тоску» или «Часового на посту». Но вы попробуйте-ка спеть как блюз — то есть в двенадцатитактовом периоде по четыре такта в каждой из трех фраз с сохранением схемы ААВ и т.д. — «Длинный печальный блюз» или «Блюз трех толстяков»!

И уж, конечно, «Почти бесконечный блюз Джону Леннону» — это не блюз, а плач (русский народный жанр! впрочем, судя по «Небесному волонтеру», это стихия Пушкиной совсем не чужда), а «Блюз 81-го» — и вовсе не блюз, а просто грусть.

«Гусиный блюз» — не блюз, а притча (выдающая хорошее знание отечественной поэзии, кстати), притча о прирученном, вроде бы остепенившемся бунтаре, этаком «пластиковом хиппи», смирившемся телом, но продолжающем рваться на волю душой:

А по утрам он бунтовал
в бедламе магазинном,
а по ночам он танцевал
ликующим павлином...
...сермяжная тоска
брала гуся измором —
порой хотелось гоготать
у бренной грязной лужи
и с дрожью в теле смерти ждать
в преддверье зимней стужи.

***

А что такое «Слезай с моего облака!», «Человек по имени Фил» и «Бульвар шевелился...»? Это же стихотворения в прозе! Унаследованный от французских «проклятых поэтов», очень редкий в нашей литературе жанр. Сегодня его в России всерьез развивает, кажется, один только Артур Крестовиковский. Но если Крестовиковский развивает, так сказать, мейнстрим, следуя классическим образцам, то Пушкина привнесла в жанр совершенно неожиданные влияния: например, в «Человеке по имени Фил» угадываются воздействие абсурдистской прозы Леннона, с одной стороны, и воспоминания о рассказах Марка Твена и романах Курта Воннегута-младшего — с другой. А за «роллинговской» тенью в «Слезай с моего облака!» (где от самих «роллингов» осталось лишь название) проступают тени Эдгара По и Амброза Бирса...

***

Смешение несовместимого — вот как называется эта книга. Не в меру проницательный современный читатель сразу же воскликнет: «Ага, постмодернизм!»

Нет, дорогой читатель. Это не постмодернизм. Постмодернизм умеет лишь «играть в бисер»: воровать чужое, не вникая в суть, перекомбинировать то, что уже есть, подшивать цитату к цитате, выхолащивая смысл. Из постмодернизма изгнан живой человек — осталась лишь механическая оболочка запрограммированного на игру робота.

У Пушкиной — другое. Она впитала в себя сразу много культурных традиций. Скажем, в «Празднике Samhain» сложились, сплавились воедино русская поэтическая традиция — от Пастернака и до Бродского во-первых, кельтская «этническая» традиция во-вторых, традиция фэнтези в-третьих. И над всем летают еле-еле видимые духи Германа Мелвила, Рея Брэдбери и Клиффорда Саймака:

Два мира сцепились —
сцепленье тактично прикрыто последним дождем...

А что такое «Контур»? «Стивенкинговская» пародия на стареющих и впадающих в маразм поздних Стругацких.

И даже странно становится, когда понимаешь, что «Людвиг» — стихотворение о Бетховене в традиции «проклятых поэтов» — и издевательский «Блюз байкера», имеющий «классический» и «феминистский» варианты, написаны одним и тем же человеком.

Так, где-то далеко от мира толстых литературных журналов, Букера и Анти-Букера, рождается новая литература, литература другого мира, другой культуры, другой традиции.

Они существуют на одном географическом пространстве: мир сытых и убогих духом — и мир голодных и просветленных бунтарей. И вторые — партизаны в мире первых. У них своя история, своя культура и свой язык. «Two Nations», как выражался в таких случаях Дизраэли.

И потому нищие партизаны просветлены, что знают нечто такое, чего никогда не узнает самодовольный мир сытых, мир «трех толстяков»:

Это стадо богатых телом, но нищих духом
Никогда не поцелует наш ветер...

АМИНЬ!

16 июня 1999 — 23 февраля 2000

Годар как Вольтер.