Страна Икс

Эти два мира — не соединяются. Мир «околачивателей груш» — «рок-кумиров» с волосатыми ушами (а ведь когда-то, при Гонзасте, они левитировали, как Зекс!) и кривыми ногами, привычно мямлящих о Боге, душе и исправно крестящихся рядом с политиками на всех официальных православных радениях, — и мир ветеранов Sixty Rollers, для которых ветер с Востока — понятие не метеорологическое, а идеологическое («Ветер с Востока преодолевает ветер с Запада»), — да, собственно, и метеорология для них значит нечто другое: память о своих, о weather people, о Марке Радде и Бернардин Дорн — и от этих воспоминаний никуда не убежать, хоть ты и не несешь ответственности за убитых друзей, хоть ты невиновен, хоть не участвовал в разрушении общего дома, общего храма (мечети'), — но сама память о цветущем саде в окруженной горами долине — райском саде Хиппиленда, Sixty Rollers, «лета любви» — превращенном в россыпь надгробий — не дает скурвиться и напоминает о том, что у ветерана своя судьба и своя смерть: его не размагнитит в спешке придурковатый птюч-энтертаймер, его ждет почетная смерть: пуля над левой бровью...

***

Прошедшие годы, однако, тянут на дно, как кирпич. Сравните то, что писала Рита в 70-е, с тем, что написано в 90-е. Тяжесть, какая-то внутренняя тяжесть нарастает из года в год. Не прочитываемый, но осознаваемый интуитивно фон становится все более мрачным, интонации — все более усталыми.

Можно не знать, не слышать, не помнить, как «високосники» пели «Похитителя снов», но нельзя не откликнуться на эти изящные, богатые, насыщенные образами строки:

Через арку ворот ночь бродягой войдет,
Похитителя снов криком сов позовет,
Расплескает луна бледный, мертвенный свет,
Потушив быстрый танец хвостатых комет...

Наследие испано-латиноамериканской поэзии скрещено с традицией «проклятых поэтов», символистов и рок-традицией, идущей от Дилана и Моррисона: внутренняя рифма, нанизывание выпуклых образов — не ради самих образов (потому что «так положено»), а ради конечного эстетического результата, ради трилла, катарсиса: «ночь бродягой» — задается нервное, испуганное, настороженное ожидание; «похититель снов» — вводится пугающий, темный образ всепроникающей опасности, чужого, залезающего в твои мозги (во сне) и выясняющего у тебя, спящего, беспомощного, неспособного дать отпор, что ты скрываешь; «криком сов» — страх нарастает, поскольку введен условный знак, пароль, а где пароль — там тайная организация (секретная служба); «расплескает луна» — ужас утраты: расплескать — это лишить целостности, разорвать, разломать, разбить, безопасность утрачена, двери взломаны, люди в черных плащах уже стоят у твоей кровати и показывают ордер; «мертвенный свет» завершает картину, выводя тебя из царства живых в царство мертвых, тот самый «быстрый танец хвостатых комет», который теперь потушен — это ты сам, ты себя так воспринимаешь в ранней молодости — именно кометой...

Вторая строфа лишь заостряет и углубляет образы первой. «завалит осколками», «влезет в дом», «черной кошкой застынет, готовясь к прыжку», «нашепчет судьбу» (помните «мертвенный свет»? приговор уже проштампован).

Тогда — в конце удушливых 70-х — «Похититель снов» воспринимался просто как революционная пропаганда (поколению птючей этого не понять), и за образом Похитителя вставала тень Лубянки и лично Юрия Владимировича Андропова:

Все боятся забыться обманчивым сном,
Страх крадется по улицам лунным дождем,
Черный карлик играет хрустальным кольцом,
Похитителя снов зазывая в ваш дом...

И главное — вроде бы невинный текст! Черный же карлик, а не «воронок»; хрустальное кольцо, а не отмычка...

«На продажу» была песней еще более откровенной. Так тогда не пели, о таком тогда не пели... И при этом какая прекрасная строка:

Пусть звон часов уронит

полночь...

Кое-кто из заслуженных рок-деятелей из окружения Риты, наверное, охарактеризует ее стихи и песни 70-х как «детские» (есть такое модное в этих кругах определение). Это чушь. Это зависть дюжинных циников. Лорка и Блок, Байрон и Эредиа писали, с этой точки зрения, именно «детские» стихи. От этого они не перестали и не перестанут быть гениями. Их читали и будут читать — до конца цивилизации. А вот «взрослые» опусы, например, Пригова или Всеволода Некрасова, несмотря на их «взрослость», скоро никому не будут нужны — по причине «взрослой» бездарности (вспомним, что гений = ребенок).