Страна Икс

Я двинулся к бандерильерос. Они стали расходиться. Я ждал, кто первым топнет ногой. Первым топнул правый.

Я рванул вправо. Я уже знал, что я сделаю. Я уже видел ужас на лице бандерильеро.

И тут мне ударило по глазам. Я замер. В голове метались искры.

Трибуны загудели — впервые за всё последнее время. Загудели осуждающе.

Я открыл глаза. Это была бутылка из-под шампанского. Ее бросил кто-то из торрерос. Ничего другого от этого дерьма и нельзя было ожидать.

И вдруг меня вновь пронзило болью. Не той, старой, от ран пикадора, — к ней я вроде как уже привык. А новой. Я невольно шарахнулся. Меня ударило по бокам. В шее у меня торчали две бандерильи.

Этот мерзавец, бросивший их, убегал к борту. Удивительно быстро убегал. Мне его не догнать.

Я повернулся и пошел на второго. Правая задняя нога страшно болела.

Я специально бежал не очень быстро — чтобы суметь, если что, повернуть. Этот щенок стал обходить меня. Я чуть изменил направление. И увидел, что это его испугало. Он был молод. И, разумеется, не мог позволить себе бросить бандерильи издалека — как его напарник.

Он хотел всё сделать так, как надо.

Я ударил его в грудь. Бандерильи даже не воткнулись. Я промчался по нему всеми копытами. Потом повернулся и сделал то же еще раз. Затем ещё.

Мне не мешали. Коррида явно шла всмятку. Какие тут правила! Все было гораздо страшней.

Я отошел к середине арены. И закрыл глаза. Глаза нестерпимо болели. Я полуослеп от блеска солнца и песка. К тому же в глаза набилась пыль. Много пыли.

Болело все тело. Растравляя раны, болтались на шее бандерильи. Голова кружилась. Звенело в ушах. Арена, по-моему, покачивалась.

Я открыл на секунду глаза. Бандерильеро уносили. Похоже, он был мертв. Бедный мальчик. Я не питал к нему особой ненависти. Он сам виноват. Допускать такие промахи, как он — нельзя. Если бы он так страшно меня не испугался — он был бы жив. Бедный мальчик. С куда большим удовольствием я бы добрался до этого подонка — его напарника.

Песок набился в рот. Скрипел на зубах. Меня покачивало... Трибуны тихо и жутко гудели. Меня пошатывало...

Когда я снова открыл глаза — на арене уже был матадор.

Труб я однако не слышал. Или их не было?

Матадор медленно шёл ко мне.

Я ждал.

Он остановился в шести-семи шагах — довольно далеко.

Я ждал.

Он тоже.

Я смотрел ему в лицо. Похоже было, что он несколько не в себе. По-моему, ему не нравился мой взгляд. Должно быть, глаза у меня были недостаточно бешеные. Впрочем, чепуха. По ним ничего нельзя было понять. Они слезились от набившегося песка. Эти кретины ничего не понимают. Они думают, что у быка глаза наливаются кровью от ярости. Какая там ярость! Посмотрел бы я на ваши глаза, если бы в них залетел чуть не килограмм песка.

Глаза слезились. Я плохо видел противника. Так всегда. Это еще одно его преимущество. Они работают только на дешёвых трюках.

Я смотрел, смотрел сквозь резь в глазах. Матадор, расшитый золотом, терялся, терялся на фоне песка. Он блестел так же, как арена. Это был еще один нечестный прием. Они работают только на дешёвых трюках.

Он взмахнул мулетой — точь-в-точь как все это дерьмо. Топнул ногой. Позвал меня. Еще потряс мулетой.

Господи, эти кретины верят, что меня бесит алый — кровавый — цвет мулеты. Этим кретинам невдомек, что я вообще не различаю цветов. Но поди докажи им это! Кровавый — и все тут! Серая, серая у него мулета... Очень мерзкая... Дергается, дергается, дергается — кажется, от этого дерганья сейчас вывернет...

Он подошел поближе. Теперь до него пять шагов. Его шагов. Он топает ногой. Черт, проклятый блеск! Проклятое солнце!

Я кинулся вперед. Этот гад уклонился.

Трибуны молчали.

Они еще не верили, что снова начинается обычная коррида.

Я рванулся назад.

И — снова он увернулся.

И вот тут трибуны взорвались. Взорвались аплодисментами.

Этот гад стал раскланиваться.

Можно подумать, было за что.

А всё примитивно. Взятый с места разгон за пять шагов — человеческих шагов — не дает возможности изменить направление. Достаточно точно увидеть, куда бежит бык, и — увильнуть в сторону. Вот и всё. Всё примитивно. Эти сволочи работают только на дешёвых трюках.

Я развернулся и снова кинулся в бой. Я знал, что и сейчас он пропустит меня. Так и вышло. Я ещё раз скользнул рогами по мулете. Зацепившись за его камзол, вылетела теперь уже и вторая бандерилья. Зрители на трибунах бесновались.

Я отбежал достаточно далеко, чтобы суметь на этот раз все сделать по-другому. Я нагнул голову — и кинулся на него.

Проклятый песок ослепил меня.

Я промахнулся.

Трибуны ликовали.

Я добежал до барьера и развернулся.

Он стоял — готовый к встрече.

По его позе я почувствовал, что он несколько ошеломлен. Он несомненно понял, что я сделал только что. И его явно это тревожило.

Я кинулся вперёд. И на бегу увидел, что он перебрасывает тяжесть тела на другую ногу. Он знал, что я сейчас сделаю. Он был готов.

Я затормозил шагах в пяти от него. На лице у него мелькнул ужас. Лишь на секунду.

Трибуны бесновались. На матадора сыпались колкие шуточки.