Страна Изобилия

— Ваше здоровье. М-м-м, вот это я понимаю.

Чекушкин тоже начинал чувствовать себя лучше. Подлые узелки у него внутри постепенно ослаблялись — почти так же приятно, как оказаться в постели. Его стратегия всегда состояла в том, чтобы дать клиенту почувствовать: он пьет с ним наравне, по-дружески, но при этом выпивать лишь малую долю; однако на этот раз он и сам лихо приложился к бутылке, правда, не забывая заесть чем-нибудь после каждого глотка — надо же о здоровье заботиться. Рышард подталкивал свою пустую рюмку по столу к бутылке, чтобы налить еще, кокетливо тыча в нее то одним указательным пальцем, то другим, словно школьник, ведущий кубик сахара вместо футбольного мяча, или Чарли Чаплин, исполняющий свой танец перед публикой. Он улыбнулся Чекушкину, уже пьяновато. Не так давно он был хорош собой — вероятно, жена до сих пор считала его таковым, судя по тому, с какой скоростью они плодились, — однако теперь кожа вокруг глаз у него была постоянно влажной, словно сырая белая замша, и он часто моргал. Чекушкин налил ему еще.

— Как семья, дети? — поинтересовался он, рассудив, что момент, когда этот вопрос мог вызвать мысли об уходе, прошел. Так и оказалось: вопрос вызвал рассказы, мрачно-шутливый отчет о жизни зимой в двухкомнатной квартире с четырьмя детьми, старшему еще семи нет, и с тещей, постоянно сохнущие пеленки, аммиачный запашок младенческой мочи постоянно висит в воздухе, а из носу у них постоянно текут зеленые сопли.

— Я вам так скажу, — говорил он, — я их обожаю, но когда утром уходишь из дому, это как груз с плеч, клянусь, я прямо- таки выше ростом делаюсь, стоит мне только спуститься к двери подъезда.

Чекушкин сочувственно кивал, но ничего не говорил. Слишком это рискованно — делать ставку на личную жизнь человека, когда поток пьяных откровений в любой момент может повернуть и потечь в другую сторону, а ты запомнишься как некто, неодобрительно высказавшийся о его родных и близких. Другу такое позволено. Друг, может, и высказал бы тут свое мнение, а может, взял бы Рышарда за ухо, отвел вниз и впихнул в пригородную электричку. Но в одном лейтенант был прав. Эти тщательно выстроенные связи не были дружескими в полном смысле слова — скорее, имитировали таковые, идя параллельно с настоящим делом, когда впереди всегда виднеется цель, когда нет той близости, при которой можно вывести человека из себя, не придав этому особого значения. До такой степени беззаботным Чекушкин от водки никогда не становился. Он налил себе еще, глоток обжег горло.

Так насчет “Солхимволокна”, — сказал он в надежде, что может положиться в уговорах на “Столичную”. Его собственная тонкость куда-то подевалась. — Вы мне обещали разъяснить.

— Обещал? — Рышард снова принялся тянуть себя рукой за волосы. — Господи, может, не надо? День выдался тяжелый.

Да уж, это точно, подумал Чекушкин. Однако он выдавил из себя твердую улыбку — твердую, определенную улыбку взрослого, поскольку Рышард, видимо, решил играть в мальчишеские капризы.

— Да ладно вам, — сказал он. — Выкладывайте.

— Ну, не знаю, — начал Рышард. — Не знаю, какой вообще смысл. Вы, конечно, волшебник, я это признаю безоговорочно, — он погладил пустоту над бутылочным горлышком, — но это вам не под силу. Слишком высоко, не дотянешься. К тому же секрет.

— Все секрет, — резко сказал Чекушкин. — Раньше вас это никогда не останавливало. Вот что я вам скажу: давайте сделаем наоборот. Я вам буду говорить, в чем проблема, а вы мне отвечать, да или нет. Договорились? Проблема с производством?

— Нет.

— Проблема с поставками?

— Нет.

— Политический вопрос?

— Нет.

— Личный?

— Нет — и смею вас уверить, так вы не догадаетесь. Это… черт знает откуда взялось. Просто из ниоткуда. Черт знает что, такого прежде никогда не бывало.

— Так что же?

— Вы, Чекушкин, ничего поделать с этим не сможете. Какой смысл вам об этом рассказывать, раз вы все равно ничего поделать с этим не сможете?

— Раз я все равно ничего поделать с этим не смогу, то ничего страшного, можно и рассказать.

— Ой, да бросьте вы. Что значит — ничего страшного? Еще как страшно. Вы знаете, какой тут общественный резонанс? Ваши распрекрасные заказчики сломали свою машину-между прочим, единственные на весь Союз ухитрились, — и пожалуйста, весь мир за этим наблюдает. Занавес-то подняли, черт бы его побрал, до вас что, не доходит? Ваши хитроумные делишки под покровом темноты тут не пройдут, даже если сможете найти деньги.

Чекушкин сидел не двигаясь.

— Деньги, — повторил он.

Рышард в отчаянии обхватил голову руками.

— О господи, — произнес он оттуда, из укрытия, образованного запястьями и шевелюрой, — надо было мне домой ехать. Налейте еще.

Чекушкин налил. Бутылка была почти пуста.

— Деньги, — снова повторил он в недоумении. — Значит, проблема с бюджетом? Но ведь на него всем плевать.