Клетка. Клетка легкого. Завихрения табачного дыма в спиралевидном, слоистом туннеле, к которому клетка обращена. Ее дело — забирать из воздуха, который вдыхают, кислород, а все остальное не пропускать, и в целом это удается хорошо, обычные элементы, загрязняющие воздух, отфильтровываются. Но это не собранный по специальному плану и запущенный в ход механизм; это бездумная копия всех тех характеристик, которые, как удалось выяснить методом проб и ошибок, хорошо служили легочным клеткам в прошлом. В прошлом не было дыма, который намеренно вдыхают. В серо-голубых испарениях, змеящихся по тканям, можно насчитать поразительное количество различных химических веществ; от слишком многих из них клетка избавляться не умеет. Формальдегид, ацетальдегид, катехол, метилбутадиен, окись этилена, окись азота, нитрозамин, ароматические амины — не говоря уже о хинонах, семихинонах, гидрохинонах, о целом семействе полициклических ароматических углеводородов. За одним из этих последних мы сейчас наблюдаем. Вот она, плывет, крутящаяся молекула бензопирена. Она входит во вспученную мембрану клетки, состоящую из липидов, и застревает там, словно насекомое, увязшее в клею; потом еще хуже — ее затаскивает внутрь, потому что в липидной оболочке там и сям торчат рецепторы и один из них крепко захватил молекулу бензопирена. Рецептор втягивает бензопирен через оболочку, атом за атомом, и при этом заворачивает его в складки оболочки, потом складки смыкаются, так что, когда молекула оказывается внутри, от внутренней стенки клетки отпочковывается липидный пузырек, в котором запечатан бензопирен. Отпочковывается и плывет в теплое жидкое рабочее пространство, где тело вырабатывает белки.
Но ничего страшного. Специальной защиты против бензопирена у клетки нет, и все-таки она не беззащитна. У нее имеется мощное стандартное оборудование, какое применяют все клетки организмов млекопитающих, когда инородные тела появляются там, где не положено. Липидный сверточек — флаг, метка, сигнал тревоги. Обнаружив его, к нему приближается фермент, чтобы переварить его содержимое. Фермент разжевывает бензопирен на кусочки эпоксида, от которых могут спокойно избавиться другие части клеточного механизма.
Это происходит снова и снова, каждый раз, когда Сергей Александрович Лебедев закуривает. В легких миллиарды клеток. Лебедев выкуривает по шестьдесят папирос “Казбек” без фильтра ежедневно в течение пятидесяти лет. Значит, это успело произойти триллионы раз.
Лебедев надел свои медали. Они позвякивают у него на пиджаке, словно столовые приборы в ящике. Звезда Героя Социалистического Труда, орден Трудового Красного Знамени, два ордена Ленина, разнообразные военные и научные награды. Красная эмаль, никель, ленточки. Их так много, что костюм перекашивает на сторону. Честное слово, он ощущает их вес. Раньше ему было где их носить — грудь была больше. Теперь он худеет так быстро, что весь сделался похож на шаткую постройку: одни кости, приставленные друг к дружке. Покачивающаяся башня. Тренога, скрипящая на холодном ветру.
Считается, что медали должны вызывать уважение. И во внешнем мире они действуют. Благодаря им он получает пенсию, жилищные и налоговые льготы, сидячее место в метро, когда все заняты. Благодаря им живется ему легче, чем подавляющему большинству советских граждан. Но здесь, в этом неосвещенном кремлевском коридоре, они, как ни странно, обесценены. Они есть у всех. У генсека их столько, по телевизору так часто показывают, как его награждают орденом того, сего, третьего-десятого, что, как говорится в анекдоте, если его съест крокодил, бедняга две недели будет гадить одними медалями.
— Товарищу Косыгину ведь известно, что я жду? — говорит Лебедев.