Страна Изобилия

Еще одна клетка легкого. Машины, созданные Лебедевым, все до одной основываются в своем сложном поведении на абсолютно предсказуемых мелких событиях, когда включаются и выключаются лампы, а за ними транзисторы. Включено — выключено. Никаких полутонов. Никакой двусмысленности. Машина внутри Лебедева не такая. Основы ее поведения разнообразны, многогранны и неопределенны. Отсутствует бинарная простота. Имеется медленное бурление множества химических реакций, все они протекают одновременно, каждая продолжается, пока задача не будет выполнена в основном, выполнена с какой-то вероятностью, выполнена достаточно, чтобы соответствовать программе, которая сама сложилась из случайных процессов, так, чтобы только-только способна была работать. Например, когда фермент разрушает бензопирен, то выбрасывает лишь большую его часть. Небольшое количество эпоксидов снова вступает в реакцию с ферментом и превращается в диол-эпоксид. Именно это здесь и произошло: вместо нормальных, инертных, очищенных от токсинов молекул мы имеем вариант, которому недостает одного электрона в одном из атомов, и, как следствие, эта молекула стремится соединиться с любой другой, готовой поделиться с ней электроном. Диол-эпоксиды — агрессивная вязкая масса. Агрессивная? Электрический ток, создаваемый одним электроном, не может быстро тащить молекулу через густое содержимое клетки — от этого диол-эпоксиды не понесутся со скоростью света, подобно электронам в вакуумной трубке. И все же он тянет их потихоньку, упорно. Подтаскивает к молекулам, с которыми они могут соединиться. Таскает повсюду, по всей клетке, а значит, некоторые подтаскивает и к клеточному ядру, окруженному еще одной липидной оболочкой, но, к сожалению, устроенной так, чтобы пропускать молекулы, достаточно похожие на диол-эпоксиды, внутрь и наружу, по обычным делам, идущим в клетке. Жадная капля вязкого вещества в поисках электрона проскальзывает внутрь, а там перед ней плавают 23 пары привлекательных мишеней: огромные, толстые, удобные, богатые электронами хромосомы человеческой ДНК.

В 1970 году никто в мире не понимает толком, как они действуют, причем это незнание особенно глубоко в Советском Союзе благодаря Лысенко. Однако независимо от того, понимают их или нет, хромосомы действуют. Вязкая масса вплывает внутрь и пристает, где придется, к любой точке соприкосновения, вдоль всей бесконечной закрученной спирали. Когда она со своим недостающим электроном рвется вперед, захватить один из электронов ДНК, происходит небольшая химическая реакция, и электрон, о котором речь, связывает ДНК и вязкую массу. Теперь вязкая масса — аддукт, приклеенный к спирали. Но изменилась и спираль в результате того, что к ней пристала капля табачного остатка. В месте, где находится аддукт, содержащаяся в ДНК информация искажается. Вместо положенной Г, Т, Ц или А, одной из четырех букв алфавита генетического кода, там появляется какая-то другая. Аддукт вписал в программу ошибку.

Но ничего страшного. В большинстве положений на спирали генома, куда случайным образом может приклеиться липкий шарик, изменение одной буквы, даже если оно будет долгосрочным, не приведет к существенным мутациям. Геном — программное обеспечение Лебедева, однако в отличие от программ, написанных людьми, это не набор процедур, идущих одна за другой, где каждая, по крайней мере, имеет какую-то цель. Это — неразбериха наследственного кода, раскиданного фрагментами по целой громадной библиотеке бессмыслицы. Случайное изменение буквы почти всегда либо совпадает с уже существующей бессмыслицей, либо превращает что-то осмысленное в новую бессмыслицу. А поскольку хромосомы всегда бывают парными, каждая существует в двух вариантах — тот, что получен Лебедевым от матери, плавает напротив того, что получен от отца, — значит, если что-то осмысленное, с одной стороны, и превратится в бессмыслицу, то аналогичная часть, с другой стороны, своего смысла отнюдь не потеряет. Опасные мутации обычно происходят только в тех редких случаях, когда что-то осмысленное случайно превращается во что-то другое, тоже осмысленное. А здесь дело обстоит не так. Здесь пришедшая молекула приклеилась в таком месте, где это не играет никакой роли.

Это успело произойти миллиарды раз.

— Товарищ Косыгин очень занят, — говорит женщина в приемной.

Ей под сорок, утолки рта у нее цинично опущены. Тем не менее накрашена она, как пупс, на щеках розовые круги, веки металлически-голубые. Кудряшки ее прически блестят, словно сделаны из цельного куска пластмассы.

— Я же вам сказала, он не знает, когда освободится. Просил передать, что не сможет вас принять, извиняется и предлагает вам прийти в другой день.

Она почти слово в слово повторяет то, что говорила, когда Лебедев только пришел, час назад или больше.

— Ничего, — говорит Лебедев. — Я подожду.