Страна коров

– Не волнуйтесь – я не о том. Вообще-то мой вопрос отчасти касается истории, но главным образом он и не об истории. Видите ли, мне просто стало интересно, не могли бы вы рассказать мне кое-что о своей жене. Вы о ней упоминаете жуть как часто, мистер Смиткоут, но лишь время от времени – и клочками да кусочками. Если по правде, вы мне о ней никогда уж очень-то и не рассказывали. А мне стало любопытно, знаете, захотелось услышать побольше. И вот я хотел спросить, не могли б вы рассказать мне еще о своей жене и какой она была, пока не скончалась?

Уилл хорошенько отпил из манерки. Затем сказал:

– Хммм. Моя жена. Да нечего вообще-то тут рассказывать. То есть что можно сказать о человеке, с которым провел тридцать восемь лет своей жизни? Вот вы бы что сказали, Чарли?

– Даже вообразить не могу…

– Так давайте я вам скажу… немного чего можно. Тридцать восемь лет – это чертова прорва времени. Тут не поспоришь. Но что-то бежит слов. Так давайте и пытаться не станем, ладно? Нет, давайте уж я вам лучше кое-что другое расскажу. Давайте я вам расскажу о том, что можно выразить словами. Давайте я вам расскажу про ту девчонку из супермаркета!..

И тут Уилл в красочных подробностях рассказал мне о женщине из супермаркета, которая где-то в середке брака пленила его воображение. Как они вдвоем невинно повстречались у продуктовой тележки и как у них развились отношения, которые продлились несколько лет. И когда его жена об этом как-то впоследствии узнала – он сам нашел случай ей об этом сказать, – между ними все изменилось.

– То было как день и ночь, – сказал он. – А миг покаянья стал сумерками.

В пышных подробностях Уилл рассказал мне о том, чем занимались они с девушкой из супермаркета все годы, что были вместе. И как день, когда он наконец решился эти отношения прервать, стал самым трудным в его жизни.

– Ну или, по крайней мере, вторым самым трудным, – сказал он. – Да, вероятно, это был второй самый трудный день в моей жизни. Но он до сих пор не превзойден.

Внимательно слушал я повесть о разделенной любви и восстановленном браке. Со временем голос его стих, и Уилл еще хлебнул из манерки. Ясно было, что он достиг конца своих воспоминаний.

– Так, а могу я, значит, задать вам еще один вопрос, мистер Смиткоут?

– Если надо…

– Почему вы все время здесь? В этом кафетерии? За этим столиком? Вы, похоже, постоянно сидите на одном и том же месте. Почти все свое время проводите тут под табличкой «НЕ КУРИТЬ». Но почему? Вам разве никогда не хочется пойти домой?

Уилл чуть хохотнул. Но не по-доброму. Среди слышимого смеха бывает хороший смех – и другой разновидности, так вот, хохотнул сейчас Уилл смехом другой разновидности.

– А что такое дом, Чарли? Вы задали простой вопрос. Но чтобы вести разумную дискуссию, нам нужно быть точными в определениях, верно? Нужно убедиться, что мы тут говорим об одном и том же…

– О доме?

– Да. Вы можете мне сказать, что такое дом?

– Дом – это… дом – это где вы живете.

– И?

– И спите. Это где вы живете и спите.

– Хорошо. И?..

– Ну, и книжки читаете. Дом – это место, где можно жить, спать и читать публицистику, когда окружающий шум так громок, что о сне не может быть и речи.

– И, значит, ваш дом – это ваша квартира в корпусе для расселения преподавателей?

– Теперь – да.

– Это ваш дом?

– Да.

– Потому что вы там живете?

– Да.

– Нет, Чарли. Это не дом. Дом – это нечто большее. Гораздо большее. Ну да, вы, конечно, сейчас живете в Разъезде Коровий Мык. Но Разъезд Коровий Мык вам не дом. Марша Гринбом живет в этом своем чулане-студии с тех пор, как переехала в Коровий Мык, но чулан этот ей не дом. Я проживаю в двухэтажном доме, где раньше обитали мы с женой. Только это было много лет назад, а все имеет склонность меняться. Тут, в темном кафетерии, видите ли, я потому, что у меня больше нет дома, куда можно было бы пойти.

– Вы бездомны?

– Нет, я не бездомен – я же в штате, ради всего святого. Но дома у меня нет. Уже нет. И уже два года как нету. – За окнами кафетерия к концу клонился самый короткий из дней. Начиналась самая длинная ночь. Уилл допил манерку до конца. – Черт бы драл, – сказал он. И затем: – Все просто обожают супермаркет, нет? Супермаркеты огромны. И внушительны. Они прекрасны, изобильны и бывают полезны, когда вам нужен какой-нибудь особый предмет, экзотический, который трудно найти. Но супермаркет – это не дом.

Мне показалось, будто я понимаю, о чем он. Или хотя бы что он пытается сказать. И потому я сменил тему еще один последний раз.

– Мистер Смиткоут, – сказал я. – А вы можете рассказать мне кое-что об истории? Я знаю, у вас отпуск и все такое… но вы готовы поведать мне, как устроена сама история? Мне это частенько бывало интересно. И вы, похоже, как раз тот человек, кто способен мне это разъяснить. Сидя тут, в этом пустынном кафетерии. За окнами гаснет дневной свет. Академический год достиг своей переломной точки. Семестр – окончания своего воплощенья… или, если угодно, начала своего растворения. Мистер Смиткоут, расскажите мне, пожалуйста, об… истории?