– Нужно всегда быть открытым новым ощущениям.
– Да.
– Включая математику.
– Да!
– Думаю, что уже вижу, как начинаю любить математику.
– Никогда, знаете, не поздно.
– Может, у меня запоздалый расцвет?
– Некоторые цветы растут дольше других.
– Без вас я так бы не смог.
– Давайте не будем забегать вперед.
– Я постараюсь.
– Старайтесь сильней.
– Стараюсь.
– Нет, не так. Вот так!..
– Вот так?
– Да.
– По-моему, понял…
– Ваше уравнение по-прежнему очень линейно.
– Спасибо!
– Пожалуйста. Но давайте попробуем что-нибудь повышенной сложности, а?
– Повышенной?
– Да, не стоит успокаиваться на знакомом. Вы когда-нибудь переживали производную?
– Что?
– Или красоту интеграла?
– В последнее время – нет.
– Позвольте мне вам ее открыть…
– Ладно…
– Я вам ее открою медленно и откровенно…
– Да…
– Чтоб вы ее увидели…
– Да…
– …во всем ее великолепии…
– Мне кажется, я ее вижу…
– Прекрасна ли она?
– Да!
– Вам она способствует?
– Способствует. Но вот
– Никогда?
– Ну, давно, во всяком случае.
– Как давно?
– Не помню. С первого курса колледжа, наверное.
– Ну а теперь может!
– Поразительно…
– Не останавливайтесь.
– Ладно.
– Конец уж виден.
– Ладно.
– Мы близки.
– Хорошо.
– А
– Несколько.
– Давайте насладимся вместе.
– Я попробую.
– Могу помедленней, если хотите.
– Нет, не надо.
– Вы уверены?
– Да.
– Но что это?
– Что что?
– Этот звук.
– Какой звук?
– Этот звук, доносящийся от вашей тумбочки. Рядом с будильником. Что это?
В тиши моей квартиры громко и неуместно звонил телефон.
– Телефон.
– Не отвечайте!
– Конечно.
– Он прекратит.
– Я знаю.
– Мы уже рядом…
– Точно.
Через несколько минут очень громкий телефон смолк, но тут же зазвонил опять так же громко.
– Опять телефон…
– Пусть звонит.
– Сколько времени?
– Почти два.
– Два?
– Да, два.
– Два часа?
– Да, сейчас два часа!
– Точно или примерно?
– Примерно. Сейчас примерно
– Это будет ночи или дня?
– Боже мой, Чарли, неужели это и так важно?
– Извините, но я администратор в области образования. Такие вещи для меня важны.
– Сейчас?!
– Нет, наверное – нет…
– Так пускай этот проклятый телефон себе звонит!
И я предоставил ему звонить.
Потом она сказала:
– Как видите, мы уже перешли на повышенный уровень.
А я сказал:
– Да, я заметил.
– Вы чувствуете перемену в скорости?
– А я это чувствую?
– Для таких вещей существуют слова.
– Мне все равно нравится.
– Вас удивляет?
– Удивляет.
– Вас ошарашивает?
– Немножко. Все это для меня так ново.
– Думаю, вы начинаете осваиваться.
– Я определенно стараюсь.
– И это меня возбуждает…
– Я рад.
– Как профессионала…
–
– …И как женщину.
– Одновременно?
– Да. Но в особенности как профессионала…
Телефон зазвонил опять. И точно так же громко. Но на сей раз мне пришлось остановиться.
– Это может оказаться важным, – сказал я.
– Не сейчас! – прорычала она. – Мы близки!
И так я оставил его звонить. И звонить. И звонить. И звонить. И звонить. И звонить. И звонить. И когда он зазвонил снова, я даже послушать не обеспокоился. Мне было что посмотреть. И было что послушать. Зрелища и запахи были непосредственны. В воздухе витала математика. И мы были очень близки.
– Я очень близка, – сказала она.
И она и
– Я близка, – сказала она раздраженно. И затем в порядке объяснения: – Очень-
– Очень близка? – спросил я.
– Очень-очень-
– Ладно, – сказал я наконец. И за чаем спросил: – Так вот какой может быть математика? Для вас она всегда такова?
– Всякий раз, – ответила она, а потом: – Хотя после матанализа становится еще лучше!..
И вот так я начал проводить свои каникулы, мерцая между качкими приоритетами математики и истории: днем с Уиллом в кафетерии; а по вечерам – с математичкой у меня в квартире. То, что обещало стать холодным и одиноким временем, вдруг превратилось в жаркое приключение. И, как она и сулила, я постепенно полюбил ощущение математики. По многу часов кряду. Через все итерации дня и ночи и во всех мыслимых положениях. Переворачивались столы. Скрипели кроватные пружины. По раскрытым лицам учебников, чьи глянцевые страницы липли к нашим потным спинам. На кухонном столе. У стены. Оседлав раковину. Все глубже и глубже в холодные зимние ночи мы вдвоем исследовали дисциплины друг друга так, что со временем они слились воедино в великом интегральном исчислении любви, в вековечном свете литературы, в старейшем и величайшем из всех верований, что известно под именем истории.
– Истории?
– Да, истории.
При этом взгляд Уилла сосредоточился целиком и полностью на мне. Ясно было, что бурбон исполнил свой долг, и Уилл больше не делает вид, что ему сопротивляется. Но так неожиданно услышав это слово, он навострил уши.
– Так вы про историю хотите узнать, Чарли?
– Да.
– Хоть сейчас и январь?