– И все пятнадцать звезд гордо трепещут! – рассмеялась Бесси. (С каждым воспоминаньем ее бедро, казалось, все ближе притискивается к моему; а когда она говорила, все тело ее двигалось в такт словам, и я ощущал теплоту ее бока – она это вообще замечала? – и мягкое нажатие ее плеча.) – Иногда на эти объезды соседей он и меня с собой брал. В каждом доме мы задерживались и заходили в гости к тем, кому он отдавал рыбу. Обычно на крыльце. Иногда в кухне. Всегда было такое чувство, будто время останавливается – уж так они подолгу нагоняли то, что произошло с последнего раза, когда они виделись. Все свежие охотничьи байки. И обсуждали каждую рыбу, что поймали. И разных знакомых людей. Они всегда старались вспомнить всех, кто переехал или скончался с последнего раза. Ох, и грузовики их. Господи, лишь бы опять не про
– В Коровьем Мыке так раньше и было. Но мы это где-то по пути растеряли. Еще одна жертва прогресса.
– И не говорите. У меня в семье это умерло с ним вместе. С тех пор я на рыбалку не ходила.
– Ты не одна такая. В те времена мы рыбачили. Но твой папа сейчас бы реки не узнал. Это уж не та река. И рыбалка сейчас уж не та. Во времена твоего папы весь мир был другой. Воды были чище. Течение быстрее. Рыба действительно выпрыгивала из воды. То были дни, когда еще работала железная дорога, прогресс еще считался прогрессивным, гидроэнергетика еще казалась волной будущего. А теперь все иначе. И над этой бедной рекой все эти годы надругаются…
– Кто? Прогресс? – спросил Рауль.
– Черт, ну а кто? – сказал Расти. – Эта река стала всеобщей шлюхой. Местной блядью. Умственно отсталой девчонкой в подсобке. Ей углубляли дно и направляли ее в другое русло. Отщипывали от ее потока. Выше по течению добавляли химикаты. А теперь ищут чего-то – чего угодно, – чтобы справиться с водорослями, которыми сами же ее и заразили. В нее сливали нефть-сырец и выхаркивали свои отходы. И вываливали горы всякой дряни с судов, отправленных чистить ее от более мелкой дряни. За все свои годы у реки я находил шины на мелководьях. Старые телевизоры. По ней плавали туши бизонов. Ремни от пылесосов. Однажды ловил форель, а поймал целый пылесос. В Коровьем Мыке нет ни единой семьи, что не натыкалась бы на выброшенные на берег шприцы, героиновые иглы и опийные трубки. И это лишь часть того, что они проделывали с этой рекой.
– Они?
– Да, они.
– И кто же это?
–
– Извините, Расти, – сказали мы.
–
– Надеемся на это!
– …Но я в этом сомневаюсь.
Стэн, Рауль и я покаянно переглянулись.
Расти продолжал:
– Но худшее, что они сделали, – они построили плотину. Как только плотину достроили и они затопили старое индейское селение, река сама не своя.
– Плотину? – переспросил Рауль.
– Индейское селение? – переспросил Стэн.
Расти покачал головой.
– Плотина – хорошо известная часть нашей истории. А вот затопление селения – один из грязных секретиков Коровьего Мыка. У меня в музее есть несколько газетных вырезок об этом. И есть изображения – до и после. Селение вовсе не нужно было эдак вот затапливать. Но так бывает, когда гонишься за прогрессом. Когда стремишься к непрерывному улучшению. Когда поклоняешься
– Это вроде того, как мы втроем тут оказались? Как наши соответственные странствования привели нас в Коровий Мык – такое место, куда мы бы иначе не приехали!