Мы сообщнически закивали.
– Очень не хотелось бы говорить так… но чем был бы наш идиллический кампус без этой плотины?
Вопрос был, конечно, риторический, поэтому Расти не стал дожидаться ответа; просто сунул руку в ящик со льдом и вытащил еще один «Фальстаф».
– Стэн? Еще не желаете?
– Мне пока хватит, спасибо.
– Рауль?
– Я к нему даже не прикасаюсь.
– Ох, чуть не забыл – вы ж у нас из Калифорнии. Вы, Чарли?
– Конечно. Выпью еще одно.
И Расти передал мне следующее пиво.
Игривые звуки, доносившиеся от реки, уже смолкли, а вместо них громче стал треск костра. Несколько человек из тех, кто явился раньше, уже ушли. Почти все секретарши разбрелись по домам. Не осталось и большинства обслуживающего персонала, и кафедры зоотехнии. Дочь Расти уехала со своим дружком на его грузовичке. И почти все дети – те, что играли у реки и гонялись без присмотра друг за дружкой, – тоже ушли. Нас осталось немного – Уилл, Рауль, Расти, Стэн и доктор Фелч, – и мы устроились вокруг теплого огня, каждый – затерявшись в неотвратимой тьме этой безоблачной ночи. В мерцании костра мы с Бесси сидели на бревне близко друг к другу; время от времени она позволяла своей руке на миг опуститься мне на бедро – случайно? – и всякий раз я ощущал, как во мне начинает взбухать кундалини.
– Так, а кто-нибудь знает, отчего Длинная Река не разговаривает? – спросил Стэн, когда по кругу раздали по последнему пиву. – Как-то странно, что человек просто берет и перестает говорить. Особенно – профессиональный учитель речи.
Расти и доктор Фелч обменялись взглядами.
– Это долгая история, – сказал Расти.
– Это уж точно, – согласился доктор Фелч.
Я рассмеялся:
– Они тут все обычно такие!..
– И печальная, – добавил доктор Фелч.
– Очень грустная, – подтвердил Расти.
– Как обычно, – сказала Бесси, легонько сжав мне колено.
– Так что на самом деле произошло? – стоял на своем Стэн.
Обоим мужчинам, казалось, историю эту рассказывать не очень хотелось. Но когда они увидели, что гриль уже остыл, а бифштексы почти все съели, что Рауль на время отложил гитару, и когда они осознали, что подобная история может считаться значимым опытом профессионального развития для тех из нас, кто в общинном колледже Коровий Мык новички, а его боренья за аккредитацию нам в новинку, они принялись рассказывать, что знали. За следующие полчаса мы узнали всю печальную историю того, как Алан Длинная Река, мой преподаватель-наставник, стал учителем ораторского искусства, который не разговаривает.
– Вначале, – начал доктор Фелч, – Длинная Река был лучшим работником из всех нанятых нами в Коровьем Мыке. После средней школы он уехал на север в колледж, который и закончил со всеми нужными для этой должности степенями. Одним махом мы могли нанять себе квалифицированного преподавателя из местных, мало того – представителя коренного населения Америки, ни много ни мало, который знал наших студентов на глубинном уровне и мог поддерживать с ними глубокую связь. Помимо этого, что-то жизнеутверждающее было в местном мальчишке, происходившем от племенных корней, который вырос, получил высшее образование, а потом применил его к обучению наших студентов – других таких же, как он сам, – тому, чтобы выражать свои мысли на прекрасном недвусмысленном английском языке. Сам Длинная Река оратором был уравновешенным. Говорил он редко, но, когда открывал рот, его
При слове «новаторский» мы все посмотрели на Расти. Но тот лишь пожал плечами и отхлебнул пива. Доктор Фелч продолжал:
– …Несмотря на честолюбивые новации, Длинная Река был скромен и хорошо срабатывался с сотрудниками – и пяти лет не прошло, как его зачислили в штат. Казалось, перед ним все пути открыты. Он был популярен у своих студентов. Его уважали коллеги. Он был идеальным примером того, как выходец из Коровьего Мыка может вернуться в Коровий Мык и преуспеть. Преуспел бы он где угодно, однако предпочел вернуться и снискать успех
– Звучит зловеще, – сказал я.