Страна коров

– Так что я пропустил? Что это за разговоры тут об истории? – Уилл обмяк на стуле, стряхивал с костюма какую-то пыль и поправлял на себе галстук-бабочку. – И какую помощь я могу оказать моим коллегам?

– Ох, да никакую, Уилл. Мы просто рассказывали тут нашим новым преподавателям о плотине и о том, как затопили индейское селение. Расти вот только что отметил, что весь этот травматичный эпизод ушел в историю.

– Именно, – подтвердил Расти. – И теперь он просто-напросто принят как неизбежная реликвия прогресса и эволюции. Как вымирание странствующего голубя. Или возникновение или исчезновение той или иной мировой цивилизации вместе с ее языком, ее культурой и институциями, что ей дороги.

– Конечно же, плотина была скверным замыслом, – сказал Уилл. – Как и большинство всего остального. Но и она не стала беспрецедентна. Вода заставляет человека творить странные вещи, знаете.

Мы все серьезно кивнули.

– Именно поэтому она – одна из трех изменчивых вещей, что заставляют мужчин терять рассудок…

Уилл умолк для пущего театрального эффекта:

– А две остальные – это, конечно, женщины и слова.

Уилл вытащил из кармана пиджака сигару и покрутил ее в пальцах.

– А главная разница между всем этим в том, что женщины приходят и уходят, а вот слова живут вечно. Что же касается воды… с этим мы так или иначе, но пока до конца не разобрались…

Мы кивнули.

– …С историей же штука вот в чем, – продолжал Уилл. – Она вполне тесно связана с женщинами, но гораздо теснее – со словами. Однако если вглядеться пристальнее, вы увидите, что история больше похожа на воду. Течет, куда хочет. Движется в своем темпе и своем времени. Мы можем за нею наблюдать и помнить ее. Можем пытаться ее квантифицировать и объяснять. А иногда нам даже может повезти, и мы сумеем предсказать ее будущий курс. Но такое достижение мимолетно. Воду удержать получится не больше, чем контролировать историю. Девяносто девять процентов всей воды на свете пить нельзя. Но вот то, что мы зовем историей, – это оставшийся один процент. Вот он, крохотный кусочек, который мы способны переварить. Остальное же просто поднимается обратно в облака, словно лужица с горячего асфальта.

– Асфальта?

– Да, асфальта.

Рауль покачал головой:

– Для преподавателя истории, мистер Смиткоут, у вас определенно циничный взгляд на историю!

– Ага, ну, так же и жена моя считала. Говорила, у сапожника дети ходят без сапог. У фермера семья голодает. А жена историка остается без наследника. Ни сыновей. Ни дочек. Никакого прочного наследия. Мы это, конечно, не сами выбрали. У нас в свое время бывал поразительный секс – вы уж мне поверьте, жена моя куролесить могла, как шлюха площадная! – но вот за это она меня так никогда и не простила!..

Отмахнувшись от этого отступления в бесплодные воззрения Уилла на историю, Расти продолжал:

– В общем, исконное население, похоже, посмеялось последним. Длинная Река рассказывал мне, что, когда они покидали селение, старики собрались и наложили на всю эту область проклятье. «Вы с нами так поступили из-за воды. Ну так пускай вода теперь и станет вашей судьбой». Объявили они это сразу перед тем, как двинулись бульдозеры. А потом ушли. И это было последнее, что они произнесли на своем родном языке. И последнее, что они вообще сказали как народ.

– А потом что было?

– Остальное уже история. На следующий год ввели в действие плотину. Селение затопило. И вода с тех самых пор уже не была прежней. Плотина должна была питать водой всю эту округу – от Разъезда Коровий Мык по всей шири котловины долины Дьява. Но дожди прекратились, и теперь воды едва хватает на сам городок. Каналы пересохли. Черт, да в верховьях реки теперь меньше воды стало, чем было до строительства плотины. Тогда можно было прыгнуть с утеса, который называют Большой Скалой, и не бояться, что шею себе сломаешь. А теперь вода там такая низкая, что психом будешь, если вздумаешь попробовать. Да и в старый грузовик попасть можно, какой там илом занесло!

– Или на крышу брошенного дома, – сказал доктор Фелч.

– Или в списанный паровоз, – сказала Бесси.

– Или в остатки затонувшего рабовладельческого судна XVIII века, – сказал Уилл.

– Уилл?

– Не буквально, разумеется…

(Тут Уилл закурил сигару и откинулся на спинку своего алюминиевого стула. Встряв в общую беседу, теперь, казалось, он был совершенно не против, что она обтекает его стороной.)

– Но зачем же нужна была тогда эта плотина? – спросил Рауль. – От нее, похоже, всем сплошные неприятности.

– Тогда – нужна была, – ответил Расти. – Ведь региону требовалась энергия подешевле – для работы ранчо. И больше энергии для новых поселений, что росли в Предместье. Ну, чтобы вместить будущий наплыв хиппи, целителей, пророков и проституток. То были времена, когда паровая энергия резко пошла на спад, а гидроэнергетика казалась волной будущего. И, разумеется, региону требовалось больше воды. Откуда, по-вашему, в колледже столько зелени? А вода для газонов откуда? Фонтаны? Бык, кроющий телку? Откуда, по-вашему, кампус берет всю эту свою жизненную силу?