— Разбазаривать драгоценности из Спящей я решусь только в час крайней нужды, и то не моей, а города.
— Что ж… Поговорим о картинах. Сейчас на рынке предметов искусства дела обстоят ещё хуже, чем с камнями, и тоже из-за новых технологий: подделки невозможно отличить от оригиналов. Ценность сохранили только известные коллекции с подтверждённой легендой, причём, продать их можно только целиком и полностью, в сто полотен, в сто пятьдесят и так далее. Отдельные экземпляры никого не интересуют, их потом не реализовать. Но картины из Спящей совсем другое дело, вопрос атрибуции отпадает сам собой… — Кабошон вдруг заметил, что Айлин почти не слушает, более того, с нетерпением ждёт паузы. — Может, у вас есть свои идеи, госпожа Монца? Я охотно дам вам совет.
— В доме слишком много статуэток, изображающих кошек. Их сотни, на них натыкаешься на каждом шагу. Если продать несколько, солнце в небе не погаснет. Прошу вас выбрать подходящие и после
— Ничуть, госпожа Монца. Просто если продавать, не дожидаясь крупного аукциона, выручим вдвое меньше…
— Мне всё равно, лишь бы побыстрее.
Кабошон бросил на неё пытливый взгляд.
— Тогда завтра я пришлю к вам своих людей.
— Завтра? Нет-нет. Сейчас! Немедленно! Вы же с помощником?
— Конечно.
— Ну, и отлично.
Кабошон переминался с ноги на ногу.
— Что-то ещё?
— У меня к вам необычная просьба, госпожа Монца…
— Правда? Звучит интригующе. — Айлин была сама любезность.
— Видите ли… Наши любимые котики — у нас два мурчонка из рода Югаев — весьма активны… Нажрутся… извините, покушают… и начинают, э-э, резвиться… В доме тридцать пять окон, я специально посчитал, и почти на каждом портьеры… А кожаная мебель? И много хрупких вещей, очень ценных, уж вы-то понимаете…
— Пока не вполне.
— Сын вырос, уехал продолжать учёбу, — боязливо мямлил Кабошон, — а жене тяжело справляться с двумя бешеными, простите, энергичными котами… На прогулку выводим на поводках, иначе убегают, и потом ищем с фонарями… И частенько привлекаем к поискам копов, а это дорогое удовольствие… А как гуляют? Аж хвосты завиваются… И с чужими котами дерутся, и друг с другом, и никакие успокоительные не берут этих сволочей… Ой! Простите…
— И?!
— Нельзя ли оставить только одного? — выпалил Кабошон, уже ни на что не надеясь. — Потому что нам и одного выше крыши! Я нашёл подходящую приёмную семью…
Кровь бросилась Айлин в лицо.
— Знаете, как это называется?
— С ходу не подберу слов, госпожа Монца…
— Оставить в доме одного кота значит обречь его на муки одиночества, лишить общения с себе подобными! Вы бы смогли так жить?
Муки, да, вот правильно, муки, беззвучно шептал ювелир о своём, но рассвирепевшая
Айлин ничего не замечала и, подхватив его под локоть, увлекла в приёмную, где уже томился господин Милн. Лунг проследовал за ними и принялся греметь чашками в кофейном уголке.
— К выходу, господин Кабошон! И хотя мы в Ассоциации не одобряем подобную практику… если вам нравится тешить свой эгоизм — пожалуйста! Никто не запрещает!
— Рвут обои, всё крушат и всё метят, — оправдывался Кабошон. — Весной песни по ночам… чертовски не высыпаемся… Да сколько ж можно?
— Вы вправе заботиться о личном удобстве! — громко говорила Айлин.
— Просто проклятие бешенства какое-то на этих… на наших любимых котиках… Шестнадцать ваз разбили…
— Да-да, подсчитывайте убытки, тряситесь над бездушным стеклом, мы не возражаем, но в таком случае позвольте предупредить, что я подумаю о смене личного ювелира.
— Простите, когда подумаете, госпожа Монца? Я потерял нить…
— Если котик останется в печальном одиночестве. — Айлин подвела растерянного Кабошона к двери. — Дорогу найдёте? Вот дверь. Вот ручка. Это выход.
— Да, вижу, это дверь… а это ручка… Выход есть!
— Его просто не может не быть.
— И он называется, госпожа Монца, «Два котика вместе навсегда!» — Кабошон смотрел преданными глазами.
— Вот и отлично, господин Кабошон! Какое облегчение — встретить единомышленника. Всего доброго. — Ювелир тут же испарился, а Айлин сказала со вздохом: — Господин Лунг, перестаньте хихикать и несите уже свой кофе.
Из-за шкафа появился улыбающийся Лунг с подносом в руках.
2
— Тяжёлый день? — спросил Милн, когда они втроём вошли в кабинет.
— Вот так ходит рядом, годами… Надёжный, руки золотые… И вдруг бац! — пожаловалась Айлин, забирая с подноса чашечку с кофе. — Господин Лунг, останьтесь. Господин Милн, мне очень нужны деньги.
— Очень, вы сказали?
— Позарез!
— Каждый месяц… — Милн покосился на секретаря, устроившегося в дальнем углу, — он ещё не привык к его постоянному присутствию. — Каждый месяц я привожу вам чемодан ассигнаций. Куда всё уходит, в какую ненасытную утробу?
— М-м…
— Денег нет, — сухо сказал Милн.
— Всё равно дайте!
— Такими темпами, госпожа Монца, вы скоро пойдёте по миру. Хотите жить на пожертвования неимущим в своём флигеле во дворе? Волосы дыбом от ваших трат.
— У вас нет волос, вы лысый.