Страна мурров

Наконец на уровне пояса она нашла на декоративной штукатурке стены потёртость, сальное пятно, уходящее под позолоченную картинную раму. Фелиси осторожно просунула туда руку и наткнулась на какую-то кнопку. Она нажала её и отпрянула.

Тихо скрипнув, внутрь распахнулась высокая дверь, открывая между двух картин тайный вход в какое-то помещение. Края двери прятались за рамами, а её верх граничил с гипсовым карнизом на потолке, поэтому снаружи дверь нельзя было заметить. Фелиси увидела напротив себя узкое окно, сквозь которое в комнату с белыми стенами лился приглушенный вечерний свет.

Насмелившись, Фелиси шагнула внутрь и встала, озираясь, посреди длинного чулана, погружённого в густые лиловые сумерки. У стены разваливающийся шкаф, за дверью старые швабры и вёдра; пол забросан мелким мусором: бумажками, обёртками от конфет, свежими огрызками яблок. Того, кто здесь бывал, не заботила гигиена.

— Фу, грязнуля, — прошептала Фелиси, испытывая отвращение к подозрительному чулану, а особенно, к человеку, который не брезговал есть в этом царстве грязи и пыли.

Она задрала голову и, напрягая зрение, разглядела, что и здесь область одной стены на границе с потолком заметно шевелится. Она не могла взять в толк, как такое возможно, ведь если качается стена, дом должен развалиться… Пока Фелиси стояла, осматриваясь, из окна дунул ветерок и, пробежавшись по чулану, плавно захлопнул дверь.

— Мамочка! — тихо взвизгнула Фелиси и бросилась к двери, но не обнаружила ни замка, ни ручки, ни кнопки выход…

Тихо паникуя, девушка кинулась к окну, уронив швабру, и тут, к большому своему облегчению, заметила открытый проём в стене с уходящими вниз каменными ступеньками. А вот и спасение! Она обязательно выберется отсюда, ведь всем известно, что в огромном доме Монца полно неизвестных ходов, и это будет лучше, чем колотить в дверь и кричать, переполошив весь дом, а потом ещё объяснять строгой госпоже ловиссе, что она здесь забыла…

Внимательно глядя под ноги, Фелиси спустилась на две ступеньки и вдруг услышала отчётливые голоса за стеной, у которой стоял шкаф. Она вернулась и прислушалась.

— …с Яром Порохом. Довольно толковые предложения… — Говорила госпожа Монца, Фелиси сразу узнала её красивый глубокий голос. Невероятно… ведь предназначение переговорной как раз в том, чтобы хранить хозяйские секреты… — К нашему счастью, в полиции ещё остались неравнодушные люди… Но на этот проект потребуется куча денег. Где взять, не представляю… Завтра встречаюсь с Кабошоном и Милном, может, удастся что-нибудь от них получить… Ну… — Голос госпожи Айлин задрожал, — что ты мне… скажешь? Удалось что-нибудь выяснить… по тому адресу?

Собеседницей оказалась ловисса. Как всегда, она отвечала тем спокойным, умиротворяющим тоном, который Фелиси давно и безуспешно пыталась копировать.

— Джио был здесь сегодня.

— Мау милостивая! — вскрикнула хозяйка.

Фелиси вспомнила, что видела в доме постороннего, которого ловисса провела в свой кабинет. Довольно симпатичный, высокий… но слишком неспокойный взгляд…

— Первая новость печальная. Хаммонд Риц умер месяц назад. Вот, положите под язык, это успокоительное.

Пауза и тихий голос хозяйки:

— Ты так внимательна, дорогая… Спасибо…

— Вторая новость. Вам решать, хорошая или плохая. Джио не ваш сын, он сын Хаммонда и той самой служанки, с которой Хаммонд уехал. Родился через год.

Она сказала — не ваш сын?! Что это значит?! Фелиси почти не дышала, напрягая слух.

— Другого ребёнка девушка невзлюбила с первой же минуты, и Хаммонд был вынужден отдать его в семью дальнего родственника. Связи они не поддерживали.

Длинная пауза, во время которой Фелиси лихорадочно обдумывала услышанное.

— Тогда з-зачем приезжал Джио? — страдающим голосом спросила госпожа Айлин. — Чего он хотел? Где мой мальчик? Что с ним стало?

— Джио приезжал как раз за тем, чтобы рассказать вам об этом, Айлин. С вашим сыном всё хорошо. Он вырос, получил прекрасное образование… И теперь работает. В вашем доме… — Короткая пауза. — Доктором.

Фелиси обеими руками захлопнула рот.

…Ловисса успокаивала плачущую госпожу Айлин. Фелиси за стеной тоже плакала — от нестерпимой душевной боли. Два долгих года самых жестоких терзаний из-за неразделённой любви, и она только что лишилась последнего, пусть призрачного, шанса на взаимность, ведь наследник дома Монца даже не посмотрит в сторону какой-то там горничной…

— Что ты обо всём этом думаешь, Длит? — спросила хозяйка после того, как немного успокоилась.

— Что доктор Риц тяготился работой в вашем доме, а теперь он стоит на пороге новой жизни и ещё неизвестно, как себя поведёт.

— Зато теперь я понимаю, почему он был так недоволен своим положением. Он чувствовал, что достоин большего.

— Все мы достойны большего. Что вы собираетесь делать? Объявить ему сразу?