Страна последних рыцарей

Однажды вечером случилось так, что я катался в лодке с дочерьми моего земляка, этими милыми, безобидными созданиями. Шутя и распевая песни, мы медленно плыли вдоль берега, мимо шахского дворца. Там, оказывается, стояла Ксения и все видела. На следующий вечер я пришел к ней, ничего не подозревая, и понял, что я в немилости. Она обрушила на меня целый поток оскорблений. Но прежде чем я смог успокоить ее, пришел посетитель, красивый, статный мужчина намного старше меня, который постоянно увивался вокруг нее. В присутствии третьего мы вынуждены были вежливо общаться. По-кошачьи быстро сменив настроение, что она хорошо умела делать, Ксения весело повернулась к другому и стала вдруг любезной, мягкой и привлекательной. Она разговаривала с ним через мою голову. Она рассказывала о том, как она скучает на чужбине и как ей здесь одиноко. Она часто остается одна, а Андал-бек нередко бывает занят. А ей так хотелось бы покататься по Босфору в лодке. Она часто видит, как незнакомые люди, очень довольные и веселые, проплывают в лодках мимо берега. Он, не подозревавший, что ее лицо порозовело лишь от гнева, принял ее благосклонное отношение за чистую монету и попался на удочку. Счастливый и гордый, он тут же предложил свои услуги. Договариваясь о встрече, они обменялись взаимными любезностями. Я тут же встал и оставил их одних. Мое прощание было холодным и формальным. Напрасно пытались глаза Ксении еще раз поймать мой взгляд.

Как и в ту первую ночь, проведенную с Ксенией, я бежал домой босиком. Но на этот раз — подгоняемый не радостью, а мукой. Я пытался сбросить с себя гнев, как норовистый конь сбрасывает грубого седока. Все улицы казались мне чужими и ужасными. Я проходил мимо горящего дома, хозяева которого, отчаявшись из-за отсутствия воды, неподвижно смотрели на разрушение. Я стоял рядом с ними, тупо уставившись на пламя. Когда дом сгорел дотла, я пошел дальше. Внутренне опустошенный, я тихо пробрался в отель и в зеркале пустого вестибюля увидел свою перекошенную, жалкую фигуру. Затем через это отражение я вдруг увидел лицо отца, а вслед за ним появились, то расплываясь, то надвигаясь бородатые лица и многих других мужчин моего рода. Из тусклого зеркала они смотрели на меня строгими глазами, и в них было презрение. И я сразу же вспомнил о родине, о покинутых горах, вершины которых в ночное время спокойно стоят в быстром потоке бегущих облаков. И мне стало стыдно.

А потом, на рассвете, в своем маленьком гостиничном номере я дал себе слово никогда больше не видеться с Ксенией. Но так как я чувствовал себя слабым и был еще молод, то мне понадобился символ, и я поклялся своей памятью об отцах на Коране.

Теперь Ксения была также далека и оторвана от меня, как будто она жила на другой планете. Но она жила в том же городе и ежедневно посылала ко мне курьеров и отчаянные письма, которые я принимал спокойно, как факир свои раны. Конечно, я не отвечал ни на одно ее послание, но хорошо помню, что много пил в это время.

Только однажды дошла маленькая весточка из ее мира в мой. Оказывается, она перепутала как-то моего земляка со мной, потому что его одежда и манера держаться были похожи на мои. Она дотронулась до его плеча и назвала моим именем. Когда он оглянулся, она с ужасом отвернулась. Приятель ждал моего объяснения, но так и не получил его. По степени сочувствия, которое я теперь к ней испытывал, можно было измерить ту дистанцию, которой мне удалось добиться между нами, и я почти торжествующе ощущал подтверждение своей свободы.

И вот только теперь я мог уехать, не унося ничего, связанного с ней: ни счастья, ни раскаяния. Но и ей я не оставил ничего, так как свое тайное сокровище, о котором никто не подозревал, я смог заботливо уберечь от нее. Я не предал ни землю отцов в горах, ни мужчин, ни женщин, ни пастухов с бесчисленными стадами, ни оружия, ни коней, ни старинные песни, ни древние сказания, ни звуки барабанов и чунгуров! Вероятно, с таким же легким сердцем, как я покидал Константинополь, уезжал когда-то и мой отец из Петербурга. Конечно, он возвращался тогда в горы, а я, видимо, все больше отдаляюсь от них. Но это не так, потому что где-то в глубине души я понимал, что обойдя весь мир, ведомый воспоминаниями, я все равно вернусь на Родину, даже если мое паломничество будет долгим, может быть, продлится всю мою юность, а, возможно, и всю мою жизнь!