После многих месяцев скитаний он добрался до озера, покрытого по краям льдом, на берегу которого на камне в полном одиночестве сидела какая-то женщина, расчесывая желтым костяным гребнем свои длинные рыжие волосы. Сначала рыцарь подумал, что она молода, определенно моложе его, но глаза у нее были совсем старыми, как у человека, который видел слишком много и слишком рано, и он заподозрил, что его собственные глаза могут выглядеть точно так же. На ней было голубое платье, прикрытое зеленым плащом, и он мог различить ее отражение на неподвижной поверхности озера – ее платье и плащ перекликались с оттенками воды и водорослей, так что она вполне могла быть частью этого мрачного заиндевелого места, созданной из всего, что сумела добыть в его глубинах.
Эта женщина была красива, но очень бледна. Если б он собственными глазами не видел, как гребень скользит по ее волосам, то мог бы принять ее за мертвое тело, вытащенное из озера и оставленное гнить, чтобы таким образом вернуть его природе. На ней не было никаких украшений, за исключением ее одежды: ни колец на пальцах, ни подвесок на шее, ни драгоценных камней в волосах. Чем больше рыцарь смотрел на нее, тем больше приходил к мысли, что они ей и не нужны. Они не подчеркнули бы ее красоту, потому что та не нуждалась в подчеркивании, и она явно не желала добавлять к своим богатствам сокровища этого мира, поскольку не принадлежала к нему. Рыцарю почудилось, что перед ним кто-то из Потайного Народа – фейри.
Гребень замер в воздухе, и ее глаза встретились с его глазами. Он увидел, что они не имели какого-то определенного цвета, а находились в состоянии постоянной трансформации – их цвет попеременно то тускнел, то становился гуще, подобно морю, реагирующему на игру солнечного света. Рыцарь не раз слышал из уст поэтов выражение «утонуть в женских глазах» и всегда полагал, что это не более чем фигура речи, но здесь, в этом месте, он впервые понял его истинное значение – до него донесся звук, похожий на плеск волн, и в этом плеске таился шепот самой смерти.
Губы женщины шевельнулись, и она заговорила с рыцарем; но движения ее губ не соответствовали словам, которые он слышал, сбивая с толку его восприятие, а ее голос напоминал звон далеких колокольчиков, так что рыцарь даже не понял, слова ли он слышит, произносимые ею, или же просто какую-то мелодию. Это была та чарующая сила, о которой предостерегали старые сказки, – заклятье, сотканное фейри, чтобы подчинять людей своей воле, прочное и липкое, как паутинный шелк.