Вы можете уничтожить книгу. Можете сжечь ее, можете разорвать в клочки и пустить их по ветру, можете вымачивать ее в воде, пока она не превратится в кашицу, а чернила не сделают воду черной, но вам не под силу уничтожить содержание книги или идею книги – пока есть те, кому не все равно, пока есть те, кто помнит…
Пока есть те, кто читает.
И вы не сможете уничтожить истории, если только не уничтожите всех людей до единого – хотя некоторые уже пытались.
Лабиринт историй: уже рассказанные истории, пока лишь разворачивающиеся истории, истории, еще только готовые родиться.
«Теперь я все это вижу», – подумала Церера.
– И я тебя вижу, – произнес Скрюченный Человек.
Очнувшись, Церера увидела перед собой Лесника. Он улыбнулся ей и крепко сжал ее правую руку, радуясь тому, что она наконец вернулась. Левая рука Цереры, высунувшаяся за край кровати, на которой она лежала, была перевязана до локтя чистым белым полотном. Боль по-прежнему глухо пульсировала в ней, но терпимо. Из-за плеча Лесника выглядывала темнокожая женщина. Вид у нее был почти такой же измотанный, какой чувствовала себя Церера. В руках она держала миску, накрытую тканью, которая была заляпана чем-то красным и черным.
– Ну наконец-то, – произнес Лесник.
Церера попросила воды. Лесник помог ей отхлебнуть из глиняной чашки, а затем вытер пролившееся мимо.
– Я видела их, – сказала Церера, осушив чашку досуха, – под землей. А еще видела ребенка и слышала его плач. Они питались им, высасывали из него жизнь – до тех пор, пока ему больше нечего было отдать, и тогда он умер. Кто они?
Улыбка Лесника исчезла, и он переглянулся с женщиной.
– Отдохни еще немного, – сказал он. – Тогда и поговорим, обещаю.
Лесник попытался высвободить руку, но она не отпускала.
– Я отдохну, – пообещала Церера, – но сначала ответьте на мой вопрос. Что это за твари?
Ее тон не допускал возражений.
– Фейри, – ответил Лесник. – Потайной Народ вернулся в этот мир.
XXXIV
DO..KKÁLFAR (древнеисландск.)
Темные эльфы
Церера, тогда еще маленькая девочка, сидит на коленях у своего отца – перед ними горит огонь, а во рту у него трубка, попыхивание которой свидетельствует о том, что он вполне доволен жизнью. Когда она была маленькой, ей нравился запах его табачного дыма, нравилось, как тот распространялся по комнате и пропитывал ее одежду, так что она всегда приносила с собой что-то от него, куда бы ни пошла. Отец был уверенным в себе человеком, который чувствовал себя как дома что на природе, что среди библиотечных полок, и его запах, оставшийся на ней, придавал ей некоторую долю этой силы и уверенности.
Только позже, когда им овладела болезнь, Церера стала более неоднозначно относиться к табачному дыму. Курение трубки – он выкуривал по шесть-семь в день, а то и больше, если работал над каким-нибудь проектом, требующим особой сосредоточенности, – вызвало у него рак ротовой полости и гортани, сначала лишив голоса – и это человека, который любил рассказывать всякие истории, – а затем медленно, но неумолимо завладев всем остальным. После его смерти, даже несмотря на то что какая-то детская часть ее по-прежнему ассоциировала, да и всегда будет ассоциировать запах табачного дыма с ним, эти воспоминания осложнились чувством гнева и безвозвратной потери. Забавно, как многое в ее жизни омрачили именно эти эмоции… Забавно, хотя и совсем не смешно.
Но на данный момент она снова с ним, ей пять или шесть лет, и вот он в полном расцвете сил, одетый в свои любимые брюки и свитер: последний – не столько предмет одежды, сколько набор дырочек, скрепленных нитками, словно представление паука о том, на что может быть похож свитер; а первые пошиты из дубового коричневого молескина, чудо портновского искусства – или скорее свидетельство трудов ее матери, поскольку сколь бы заляпанными и грязными ни были эти брюки после какой-нибудь из его поездок, через день или два они возвращались ее отцу в таком же первозданном виде, в каком были куплены; и при этом он всегда говорил, что таких брюк больше никто не шьет, и напоминал Церере и ее матери, что ему хотелось бы быть похороненным в них, и в этом свитере тоже, поскольку просто не может представить себе более подходящего костюма для того, чтобы приступить к изучению загробного мира. И да, кстати: они должны убедиться, что на ногах у него та пара ботинок, которую он совсем недавно разносил, поскольку не может же он провести целую вечность в неудобной обуви! И пусть не забудут включить в список его старый кожаный рюкзак, а также чистый блокнот и пару коробок цанговых карандашей. В такие моменты мать Цереры обычно высказывала предположение, что при таких аппетитах для него просто не останется места в гробу, и тот придется пристегнуть ему ремнями к спине, да так и похоронить. Хотя в конце концов они все-таки нашли в нем место и для всего перечисленного, и для него самого, поскольку болезнь и смерть сделали его намного меньше.
«Хватит уже тянуть меня вперед, к тому моменту! Пусть он остается со мной таким, каким был тогда, хотя бы ненадолго».