Страна потерянных вещей. Книга 2

Церера то на миг приходила в сознание, то вновь проваливалась в небытие. Какая-то красивая женщина с очень темной кожей смотрела на нее сверху вниз. Лицо у нее исказилось от напряжения. Боль в руке у Цереры вдруг резко усилилась. Она попыталась найти причину и увидела, что кожа у нее на предплечье разрезана, обнажая красную плоть внутри. Смуглая женщина ковырялась в ней пинцетом, вытягивая из нее темную нить, которая извивалась в острых металлических губках, словно червяк.

– Перестаньте, – пролепетала Церера. – Пожалуйста, перестаньте!

– Она проснулась.

Это был голос Лесника.

– Так усыпи ее еще раз, – приказала женщина.

– Ты уверена?

– Ну давай же!

Другой голос – постарше, мужской:

– Слишком много, и мы потеряем ее.

– Слишком мало, – отозвалась женщина, – и операция убьет ее.

На рот и нос Цереры наложили влажную тряпку. Пахло от нее какой-то кислятиной, и она стала вырываться, потому что ей показалось, будто она вот-вот задохнется.

– Дыши, – приказал Лесник. – Просто дыши.

Церера так и сделала – и опять куда-то провалилась.

* * *

Свет, но какой-то неуверенный: мерцающий, слабый, едва способный перебороть темноту.

Из последних сил сражающийся с ней и терпящий поражение.

Готовый в любой миг окончательно угаснуть.

Церера находилась в каком-то туннеле глубоко под землей. Свет исходил из грота впереди нее. И еще звуки – плач крошечного ребенка, и этот ребенок и был светом. Вокруг него перемещались какие-то силуэты, искаженные его сиянием. Они пели – пели друг другу, пели, чтобы успокоить младенца, которым питались. Они были так прекрасны – прекрасны, как пауки, прекрасны, как акулы.

Прекрасны, как сама Смерть.

Калио тоже была там – стояла в сторонке, наблюдая, но не участвуя, и Церера ощутила чувство обиды и отверженности дриады. Что-то произошло – то, что оставило Калио несчастной и отчаявшейся, но в то же время очень сильно, просто-таки невероятно сильно ее разозлило.

Пение резко оборвалось. Все изменилось. Кормящиеся насторожились, почуяв незваного гостя – пытаясь понять, кто бы это мог быть; Калио тоже, силясь обнаружить чье-то невидимое, едва ощутимое присутствие, а ребенок уже умирал. Церера попыталась разглядеть лица, но не смогла. Смерть младенца означала также и конец свету, но перед тем, как погрузиться в кромешную тьму, она уловила разницу настроения – ярость, ненависть.

Эти существа были мстительны. И они приближались.

* * *

– Церера! Церера, проснись!

– Она не двигается.

– Тем не менее дышит. Хоть что-то…

– Я же вас предупреждал, что доза чересчур велика! Она ведь еще совсем дитя.

– Нет, она не просто дитя. Церера! Церера!

* * *

Церера сидела на толстом древесном суку. Рядом с ней пристроилась ночная цапля, а по траве и кустам внизу кралась Калио, придерживаясь самых глубоких теней. Церера могла различить вмятину в черепе дриады, отмеченную открытой раной, все еще влажной от сока. Калио остановилась под деревом и посмотрела вверх, но ее взгляд остановился на цапле, а не на Церере.

«Ага: я вижу тебя, но ты не видишь меня! Твоя интуиция сильна, но все же недостаточно сильна, чтобы сделать видимым то, что невидимо – по крайней мере, сейчас».

Цапля взмыла в воздух.

«Очень мудро. Она убила бы тебя, подвернись ей такая возможность. Убила бы тебя, чтобы посмотреть, как ты умираешь, а потом питалась бы тобой, пока твоя жизнь утекала прочь, – точно так же, как те другие поступили с ребенком, а еще со старым оленем, – потому что это ведь было их рук дело, разве не так?»

Калио тряхнула головой, словно чтобы избавиться от неприятного шума в ушах, и двинулась дальше.

«Только они ведь не такие, как ты, – не так ли, Калио? Вот почему они отвергли тебя. Вот почему ты такая озлобленная… Они – другие, они выше тебя, и они решили напомнить тебе об этом. Хотя на самом-то деле они ничем не лучше тебя – может, и не такие, как ты, но ничуть не лучше».

«Нет – они намного, намного хуже».

* * *

– Церера! – Это был Лесник. – Церера, ну вернись же к нам наконец!

«Еще секундочку… Мне здесь нравится».

* * *

Какой-то лабиринт, он же библиотека. Хитросплетение книг, историй уже рассказанных и лишь ожидающих, чтобы их рассказали. Огромные стеллажи с ними, уходящие во мрак, и к ним всегда добавляются новые, потому что жизнь каждого человека состоит из историй, накладывающихся друг на друга, переплетающихся между собой. Мы ведь не просто существа из плоти и крови, равно как и книга – это не просто чернила, бумага и картон. Мы – персонажи сказок и небылиц. Мы существуем как повествования. Именно так мы и понимаем мир, и именно так нас и следует понимать.

По этому лабиринту – не какой-то там путанице проходов и переходов, где до цели можно добраться разными путями, ведь к сердцу настоящего лабиринта всегда ведет лишь один-единственный верный путь – бесшумно продвигался призрак. У него больше не было формы или чего-то постоянного, и все же он продолжал существовать. Он был столь же реален, как и этот лабиринт, который был отражением его разума, а книги в нем были воплощением его воспоминаний.