Раз уж я полный идиот и гены у меня совсем испорчены, то я только минуту поколебался и потом стал читать. Я уже не мог оторваться, поэтому о Максе совсем забыл. Хоть у Жени и была дисграфия, но я схватывал слова на лету. Говорят, люди всё равно воспринимают слова целиком.
«Увидлеоа нкоанецто как ты ешь. Это зщабаввно хоть мне в это и нае верислоьс. Как бу то т ыне челвоек. Это ьыла какая то небесность».
«Ты предложидл постриать моибелые бркюи. Потом ещще я аплакала. Так что слеза моя поапала в дырку телефонной трбуки. Я ще епотерплю. Я люблю тея, свитхарт5
».«На твоих руках выделяются вены. Так нежно. Что хочется их обязательно траогать».
«Кошмар! И октуда на меой правой ноге целых три неведомых сиянка? Откуда? Вечн просяпаыешьс, а синяки ужена ногах. И гедя только чноью шарю?»
«Скорльк у тебя терепения. А я тебя всё ввыожу. А ты так умеешь успокаивать, что мен стыдно иногда даже. Тебе омжно внрить, иногда больше чем себе даже. Сколько раз подряд моыжно слушать эту псеню?»
«И откуда нм моих нога взяись такие мозоли? Они ноют иуже задробали меня. Обыскала весь дом и даже пластяры нет. Живу в 21 векке и страдаю от глупых мозолей. Пишлось заклеить моазволи скотчем. Ликпимю».
«Вечно холодные руки. Холодынй мир. Холоданя воды. Это больно. Наверно мне не стоит быть такой восприимчивой».
«Мир иногда омжно понять. Но от этого лучщше не стнети. Просто пойдешь по ноному городу, где давно уже нет огня и тепла. И тебе тснает не спо сбее. Это мир тебя и зовет. И тебе не спо себе от того, что он тебя зовеят, но октличнкуться, сотсанться с ним у тебя не ватает силы волы. И этот звоу как упрек. Уложив меня споать, свитхарт».
«Мне очнеь не посебе, что сегодня я не поняла твое стремлемние поехать домойю. Я соосзнала его только сецчпс. Невынсимо. Ты прсотчо хотел лрмрй., а я ка кдура. Доя сих пор неу могу упоскиться. i love you».
«Мне бесконечно одинаоко на этой огромйно палнете. Мне бесконечно одинаоко на этой безумно планете. Мне бесокнечно одинаоко на этой огармоно плпнете. Мне бесокнечер олинаоко на эт езымной планете. Мен бесокненчо оиноко на это огромной юезумной палнет. Хелп ми, свитхарт6
».«Занешь, свитхарт, мне иногда кажется, ч то ты ничего не боисшься. Не знаю так ли это или это глюк. Хотя нет. Впосмнила. Когда-то ты боясля смотреть мне прямо в глаза».
«Вечра ты меня разбудио и зачем-то то и дело ивинялся. Так неепо это было. Свитхарт ты же знашеь, что твой чтстый глос приятнее сонных минут».
Потом в дневнике был долгий перерыв и еще три записи, последняя из которых написана как раз в день Жениного отъезда к родителям.
«Сейчас где-то есть огромнейшее море. Вот бы туда сецчас прямо оунуться. Прснутьс яновой асбсолютно. Стаать tabula rasa7
».«Кае же я рада, чтоты есть. Дыщшать и жить, зная чтоты где-то рядом как истина в поабытом фильме. Это очиещние».
«неужеи я та к внем ощшибалась я бы вес броисла и ухеала бы за ним. А он даже слов скахать не может. Я анивная дура. Верю и вре. ю а толку нетю как до дела дохоит, та Ки нет чничего. Неужели и н такой же. Ненавижу тчт я такая наивная. Люблю его как полная друа. Раз он не любмит то что толку мне тут сидеть и ждлать. Неужели он ваообще не ивдит как мне плохо. Если уя уеду поелт ли он за мной. Будет ли меня иксать. Снова начала пить успокительыне».
Когда я всё это прочитал, почувствовал себя полным ублюдком. Я боялся ее обидеть, не замечая, что уже это сделал. Я перечитывал ее дневник снова и снова и понял, что не смогу не поехать. Что я хочу поехать. Я не смогу без нее. Она снова успокоительными стала долбаться, это уже серьезно. Остается только сказать маман.
Было воскресенье, и я направился домой переговорить с маман. Когда я зашел в гостиную, еще раз убедился в том, что детство прошло. Раньше по воскресеньям мама готовила обед. Это обязательно была котлета. Тогда она была еще настоящая и вкусная, потому что мама даже покупала для нее мясо. Мне особенно нравилось, когда мы ели котлету и картофельное пюре. Они, типа, идеально подходят друг другу. Теперь нет никаких котлет. И я вегетарианец. Мама спит на своей любимой белой софе, изрядно повидавшей виды. На полу валяется пустая бутылка от мартини. Кажется, это не лучшее время для разговора, но деваться некуда.
– Ты меня бросаешь ради этой сумасшедшей девки?! – это была первая реакция маман, когда она проснулась и я стал ей объяснять ситуацию. – Я не дам тебе согласия на выезд за границу!
Потом была истошная истерика, которую нет смысла вспоминать. Конечно, мама в очередной раз нарушила заповедь великого Одуванчикова и несколько раз назвала меня размазней.
Меня беспокоило то, что я чувствовал себя виноватым. Ну, то есть даже не знаю, как объяснить. Как будто я не имею права на счастье. Как будто я его не достоин. Как будто, если я уеду, маман будет навсегда несчастлива.