Страна Саша

С одной стороны, я понимал, что первую реакцию маман надо просто переждать и что это естественно. Надо было объяснить всё раньше. Мама была очень расстроена и совсем не хотела со мной разговаривать. Единственное, что я слышал, – это то, что я доведу ее до скорой помощи. Я ее не люблю. Я ее предаю. И прочие плохие вещи, перед которыми стояло мое имя.

Деваться было некуда, надо было звать Макса. Он должен был прийти только завтра, но я не мог столько ждать. Я просил его поговорить с маман и объяснить ей всё.

Тем временем маман уже договорилась до того, что Макс наверняка ее тоже бросит. Под «тоже» она, видимо, понимала не только отца, но и меня, потому что она несколько раз повторила фразу «Что за мужики меня окружают?». На отца она разозлилась еще больше, когда узнала, что свое согласие на выезд за границу он даст. Я ушел в Женину квартиру. Лучше, если Макс и маман поговорят наедине. Оказался перед выбором между двумя женщинами и не находил себе места. Не выдержал и направился домой. Уже даже приготовился услышать крики, когда поднимался на лестничную площадку, но было тихо. Еще больше я удивился, когда никого не увидел дома. Куда же они ушли? Нет, ну кто так делает? Хоть бы эсэмэс скинул.

Я сам написал ему эсэмэс, но ответа так и не получил.

Я уже не знал, куда себя деть.

Снял майку. Надел майку.

Открыл мартини. Закрыл мартини.

Включил телек. Посмотрел, как фанаты Джексона вышли танцевать в день его рождения по всему миру. Выключил телек.

Залез в инет. Вылез из инета.

Зашел на балкон. Вышел с балкона.

Закурил. Выбросил сигарету.

Вскипятил чайник. Выключил чайник.

Стал набирать ванну. Выключил воду.

Включил свет в комнате. Выключил свет. Это я сделал раз пятнадцать.

Покидал дротики в дартс. Покидал дротики с балкона.

Посмотрел на Наруто. Вышел из своей комнаты.

Позвонил Жене. Бросил звонить Жене.

Лег поспать. Не смог уснуть.

Сходил в магазин. Забыл, за чем ходил.

Включил Яна Тирсена. Выключил Яна Тирсена.

Плакал. Прекратил плакать. И потом снова плакал.

Я представил, каково сейчас Жене. Ведь она думает, что я ее кинул. С каким настроением ей придется уезжать? Да она теперь вообще с мужчинами разговаривать не будет. И всё это из-за меня.

Я вспомнил ее шрам на губе. Она сама как один большой шрам. Я полюбил шрам, поэтому не имел права сковыривать эту боль.

У меня не было права на ошибку.

С каждой минутой у меня было всё меньше шансов вернуть ее, но я не мог объявиться сейчас и сказать: «Подожди, Макс сейчас уговорит мою маму, и мы поедем». Чувствовал себя полным бастардом.

Опять кто-то другой решал за меня мои проблемы.

Мне было очень тяжело, но я понимал, что труднее всего сейчас Жене и моей маме. И обе они из-за меня страдают. Зачем я вообще тогда нужен, если из-за меня у них столько боли.

Я взял тюбики с красками и стал выдавливать их на руки. Потом размазал всё это по лицу. По одежде. Как будто я хотел загримировать себя. Превратиться в кого-то другого. В кого-то наподобие Макса или Брюса Уиллиса. Краска была прохладная, и мне немного полегчало.

Потом я еще долго стоял под душем и смотрел, как разноцветные струи утекают туда, где нет таких проблем. Как будто вода смывает меня куда-то далеко и мне не нужно будет во всё это возвращаться.

Постепенно струи воды светлели, и к моей коже возвращался естественный цвет. Я снова такой же бледный, как через неделю после того, как родился. Когда я вылезал из ванны, у меня закружилась голова, и я упал. Нога задела об угол шкафчика в ванной, и из нее пошла кровь. Мой любимый цвет. Какое-то время я смотрел на нее и даже не пытался остановить.

Мне казалось, что вместо мозгов у меня много маленьких воздушных шариков, воздух в которых накалился до предела. Еще чуть-чуть, и они лопнут, а из моих ушей полезут разноцветные резиновые фиговины. Когда меня найдут, я буду похож на клоуна-самоучку, который репетировал дома свой первый утренник, но обломался.

Кровь остановилась сама, я залепил шрамик скотчем, напился мартини и заснул на маминой любимой софе. Иногда мне казалось, что этот диван живой и говорит маминым голосом. Я хотя бы с виду подружусь с этой софой и посплю на ней ночь.

С утра меня разбудила мама. Вздрогнул, когда ее увидел, но, к моему удивлению, ее больше волновало то, что я пролил мартини на диван, а не наш вчерашний разговор.

– Уже не сердишься? Ну, по поводу нас с Женей?

– Сержусь, – спокойно сказала она, хотя было видно, что она еле сдерживает эмоции.

– Мам…

– Езжай куда хочешь, – это было даже как-то грубовато. – Я подпишу согласие.

– Мам, ну это же не навсегда. Женя закончит учиться, и мы вернемся.

– Ага, кто из Европы возвращается? Живите уж, дурачки, – она протянула ко мне руки и заплакала. – Мать свою только не забудь. Пригласишь хоть на гондолах покататься? Внуков, может, посмотреть. А то смотри – вам же нянька нужна будет. Я, если что, могу!

Макс всё-таки гений. Что же он ей такого сказал, чего не мог я? Почему у него получилось, а у меня нет? Я был очень рад – это правда. Но меня мучило то, что я сам не смог договориться с маман, и это было неприятно.

– Ну, а где Женя-то твоя?