Страна счастливых (сборник)

— Глупости, — сказал Бойко. — Есть болезни, которые требуют оперативного вмешательства и вакцины. Воля к здоровью действует благотворно лишь в отдельных случаях. Тебе надо отдыхать не менее месяца.

— Но…

— Замолчи! Ты дорог Республике, запомни это, и мы знаем, что и когда тебе нужно будет делать! Мне сказали: Стельмах должен жить. Я делаю все для того, чтобы ты жил. Я не отпущу тебя до тех пор, пока не увижу, как ты начнешь играть гантелями по 50 килограммов.

— Позволь…

— Здесь ты пробудешь два дня. Потом отправишься в Город Отдыха. Там мы продержим тебя месяц. Потом ты можешь снова бросать Республику в лихорадку.

— Ты не сочувствуешь моей работе?!

— Я сочувствую. Я искренно хотел бы видеть твой опыт осуществленным, однако все это, я сказал бы, слишком утопично.

— Твой дед, — улыбнулся Павел, — очевидно говорил то же самое о социализме.

— Ты шутишь? Ну, значит завтра будешь ходить. Шути и смейся. Это полезно всем. Выздоравливай. Бойко пожал крепко руку Стельмаху и вышел.

— Однако сам он не слишком, кажется, верит в целительное свойство смеха! — проговорил Стельмах, обращаясь к девушке. — Ты видела его смеющимся?

Майя отрицательно покачала головой:

— Нет… Впрочем, один раз, когда он открыл причины Бантиевой болезни, мне показалось…

— Он засмеялся?

— Нет. Он… хотел улыбнуться. Но…

— Ничего не вышло?

— Да, — засмеялась Майя, — он остановился на полдороге.

— Ну, вот видишь! А ему около 80 лет, не правда ли?

— Не знаю. Может быть и 80.

— А я знаю прекрасно! В тридцать лет он был композитором. В пятьдесят работал, как инженер, на стройке солнечных станций в Туркестане. А когда я посещал медицинский, ему было в то время лет шестьдесят.

— Кажется, — сказала Майя, — он нашел себя, именно, здесь.

— Еще бы! Но, видишь ли, мне пришла мысль, что он выглядит так хорошо лишь потому, что никогда не смеется.

— Да, он выглядит прекрасно! — согласилась Майя. — Однако тебе необходимо, по его предписанию, подняться наверх.

— С удовольствием, если ты поможешь мне!

Опираясь на плечо Майи, он вошел в лифт.

— Я забыл спросить: какой это город?

— Магнитогорск!

— Значит катастрофа произошла здесь, на Урале?

— Да!

— Позволь. Насколько мне известно, Бойко — профессор Ленинградского института. Как же…

— Он прибыл сюда по поручению Республики.

— Значит я был очень слаб, если меня не решились отправить в Ленинград?

— В тот день над Республикой пронеслась магнитная буря и мы… просто не хотели рисковать; тем более, что первый осмотр подавал надежду на твое выздоровление.

— В таком случае… — произнес Павел.

Но в это время лифт уже остановился. Опираясь на плечо девушки, Павел сделал несколько шагов. Свежий, прохладный' воздух ударил ему в лицо. Он остановился, почувствовав легкое головокружение, и с любопытством посмотрел по сторонам.

Был вечер.

От голубого света неоновых ламп розовый мрамор балюстрады казался синим. Тихо качались широкие листья каких-то незнакомых растений.

Павел прошел к шезлонгу, стоящему около огромной вазы с орхидеями, опустившими белые пышные звезды в фиолетовый разлив вечера.

Снизу доносился шум огромного города. Кругом сияли огни, ярко сверкавшие в темноте ночи; трепетно дрожали гигантские световые полотна телеаппаратов, и пыльные глаза летящих авто и такси плыли в буре света, который бушевал внизу, убегая в освещенный голубыми огнями горизонт.

— Как он шумит однако, — покачал головою Павел, прислушиваясь к ровному гулу Магнитогорска.

Опираясь на балюстраду, он восторженно смотрел на кипящий огнями Магнитогорск, гудящий полифоническими прибоями. Звон пневматических таксометров, глухая вибрация авто, пенье сигнальных сирен, щелканье телевоксов, музыкальное шипение городских пылесосов и: чудовищных вентиляторов приглушенным тремоло катались над улицами и площадями. Нарастая гаммами легато, стаккато, портаменто, в терциях, в октавах и в секстах, качалась над городом многопудоная оратория. Она расплескивалась вверху, расчлененная на миллионы звучаний, и внезапно, как бы освободив скованные голоса, с ревом плыла в орущее небо.

— Ты видишь? — волнуясь спросил Павел, простирая руку над городом, — видишь этот полный живого биения город? Чувствуешь энергичную пульсацию жизни? Как кричит жизнь?! Разве мы не дети своего времени? Зачем нам города отдыха, когда живой и радостный рев наполняет мои вены кипучей кровью и мускулы начинают дрожать от бешеной энергии?… Бойко!? Ну, что же, он мертвый человек? Лечиться надо вот этим… Да, да! Больные должны включать свои расслабленные интеллекты в животворную пульсацию, а не в тихое течение Города Отдыха.

Я убежден, что города отдыха и больницы располагают к тому, чтобы болеть. Разве я не прав?