Страна слепых, или Увидеть свет

Некоторое время витал между явью и сном. Болезнь придавала этой тоскливой ночевке особые оттенки: то дышала жарким ветром из пустыни бреда, то нагоняла холодный пот, то трясла надо мной пересохшим выменем в лихорадочной пляске, издеваясь над постоянной жаждой. О закатившемся на покой солнце напоминали только багровые всполохи на западе.

«Иди ко мне, — зашептала Красная Ртуть. — Тебя ждут уютный дом, теплый душ, мягкая постель и долгая-долгая ночь в моих объятиях…»

«Чего тебе еще надо, мудило? — возбудился Крысяра. — Думаешь, твоя бритая предложит что-нибудь получше?»

«В самом деле, почему не пользуешься, пока зовут? — подал голос безымянный новичок. — И заметь, не требуют оставить нас снаружи. Так что отдохнем вместе. Душой и телом. Ну, давай же, не будь дерьмом!»

«Эй, подсаженный, заткнись, — прорычал Счастливчик. — Тебе же сказано: там нет света, одни огни».

«Ну и чем огни хуже твоего гребаного света?»

Я и сам хотел бы услышать ответ на этот вопрос, но не успел. Кто-то постучал в боковое стекло.

22

Плохо дело — меня застали врасплох. Красная Ртуть заглушила сигналы тревоги. Одно утешало: когда хотят убить, как правило, не предупреждают о своем появлении тихим вежливым стуком.

К тому моменту совсем стемнело. За стеклом был виден только чей-то узкий силуэт. Я разблокировал дверцу. Думал, Лора решила переночевать со мной в машине или по крайней мере проведать больного попутчика, но оказалось, что это Роза. Вот уж не ожидал.

Снаружи потянуло дымком. Старуха забралась на переднее сиденье. От нее приятно пахло — так пахнет сухая трава ранней осенью. И ни малейшего запаха немытого тела, пота или специфической кротовьей вони, хотя все, включая оседлых, давно забыли, что такое душ и канализация.

Некоторое время мы сидели молча. Не знаю, что именно Роза видела своим внутренним глазом, но, подозреваю, особого удовольствия от этого она не получала. Такой «дар» — почище проклятия. Кому понравится проходить сквозь стены, когда за ними по большей части переполненные сортиры?

Наконец она протянула мне самокрутку. Ага, значит, что-то вроде трубки мира? Грех отказываться. Я попыхтел немножко. Хотел вернуть косяк Розе, но она отказалась, мотнув головой совсем по-зрячему. Ладно, старушка, если тебе хватит, я докурю сам. Может, как в прежние времена, прочищу каналы. А ты уж, будь добра, прикрой мою задницу — здесь, внизу. Прояви гостеприимство. При этом я еще пару-тройку затяжек осознавал, что непростительно доверчив для бродяги, который надеется дожить до утра.

Дымок, старый приятель, уже развешивал в ночи свои гирлянды, вытесняя потихоньку бредятину, лихорадку и голоса других, бормотавших предупреждения, нашептывавших проклятия или напевавших от удовольствия. По телу разлилась благодатная истома. Внутри «брабуса» сделалось уютно, а о безопасности я уже не вспоминал. Темнота по ту сторону лобового стекла распалась на множество гибких искрящихся теней, которые текли, оставаясь на месте, — прекрасный танец пустоты, недоступный ни наяву, ни в сновидении, но застигнутый врасплох благодаря Дымку…

Я целиком погрузился в этот карнавал светлячков, потеряв представление о времени, и тут Роза спросила:

— Ты никогда не попросишь о помощи, верно?

Я пожал плечами. Просто было лень объяснять, что дело не в гордыне. Да и кому нужны объяснения — этой старой умнице с внутренним глазом?

— Как хочешь. Дымок все равно полечит тебя, и вера ему не нужна. Впусти его. Не сопротивляйся.

Хотелось сказать: «уже». А разве нет? Мне казалось, я и не сопротивлялся. Но, может, то был не я? Дымок изгнал прикосновения Красной Ртути из памяти моей кожи, остудил голову, выскоблил носоглотку и легкие, но что-то застряло в костях — будто невидимый зверь в клетке или свет, запертый среди зеркал. Дымок вился вокруг, манил на свои земляничные поляны и мягкие холмы. Он такой деликатный и понимающий все, даже то, чего невозможно понять. Он со мной одной крови, он и есть моя дымная сизая кровь. Течет во мне, прорастает каннабисом из моего будущего праха. Этот шум в ушах — шорох его листьев, но одновременно и рокот набегающих на берег океанских волн. Он становится ветром и наполняет обвисшие паруса моей мечты, а несбыточное становится ближе с каждым вдохом.

Зыбкой призрачной птицей поднимаюсь в восходящих потоках соленого воздуха. Вижу остров: сначала — как зеленовато-желтое пятнышко на горизонте, окаймленное пеной прибоя, затем — как рассыпавшуюся подо мной мозаику, фрагменты которой еще только предстоит сложить в нечто цельное, иначе они так и останутся осколками чужого сна, озаренными чужим светом. Но сейчас мне хватит и самой малости, как хватало рассказов Санты все эти годы.

Вот один из осколков: песчаный берег; полузасыпанный остов корабля; старик, стоящий у линии прибоя и внезапно поднимающий голову к небу, в котором нет ничего, кроме одинокого альбатроса.