– Мам? – решилась Деа и настороженно замолчала. Ничего. Она позвала громче, и эхо отразилось от стен пустого города. Она шла, не зная, в какой точке сон Коннора просто закончится, сменившись мраком беспамятства, и ей придется повернуть обратно, или же он будет тянуться и дальше, только все менее убедительно, пока не начнется грязно-серое пространство с едва намеченными очертаниями зданий и ландшафта.
Небо начало сжиматься, вернее, сужаться – так вода у стока вытягивается тонкой струйкой, и Деа поняла, что идет в гору. Улица вдруг резко забрала вверх и покрылась слоем мелкого подвижного песка. Через каждые несколько шагов Деа оступалась и падала, судорожно втягивая воздух и выставляя вперед ладони.
Сильно ударившись коленом, она задела руками за что-то металлическое, угадав, что это перекладина лестницы. Оглянувшись и подавив головокружение, Деа увидела, что дорога почему-то ведет не вперед, а вверх, в отвесный тоннель, в стену которого вделана металлическая лестница. Струи песка лились сверху на плечи и шею.
Деваться было некуда, пришлось карабкаться. Деа нащупала ногой опору и полезла к маленькому кружочку неба над головой. Было нестерпимо жарко, как в жерле вулкана, и влажно, будто внутри живого тела. Деа поднялась до конца лестницы – песок уже сыпался непрерывно – и вылезла из тоннеля. Руки дрожали от напряжения, когда она кое-как поднялась.
Вокруг расстилалась пустыня. Деа стояла лицом к низко висевшему солнцу, и перед ней до самого горизонта тянулись пески – волны мягкого песчаного океана, раскаленного зноем. Обернувшись, Деа увидела, что тоннель, из которого она выбралась, здесь не один: пески пестрели тысячами отверстий, зияющих, как провалы, и крохотных, не больше человеческого рта. Песок слабо шевелился, словно дышал: то и дело появлялись новые дыры, а старые закрывались.
– Что за фигня? – вслух спросила она. Голос звучал еле слышно. Заглянув в отверстие, из которого только что выбралась, Деа увидела далеко внизу – так бывает, если заглянуть в телескоп с обратного конца, – дрожащие силуэты зданий Чикаго Коннора.
А что тогда такое эта пустыня и ямы? Новый сон? Нет, Деа хорошо знала, как начинается новый сон. Здесь что-то другое. Она словно выбралась из сна Коннора.
Но где же она оказалась, черт побери?
С растущей тревогой Деа осторожно подобралась к другой яме, пробуя песок ногой в страхе, что новая дыра неожиданно разверзнется прямо под ней. Бесконечно далеко внизу она увидела интерьер незнакомой гостиной. На дне третьей ямы разворачивалась батальная сцена, которая вдруг превратилась в дачное барбекю.
Деа поняла: это другие сны. В каждой из этих бесчисленных ям развертываются сны.
Однако она поспешила прогнать эту мысль: все равно это сон Коннора, ведь иначе быть не может.
Стянув толстовку и привязав ее к верхней перекладине своей лестницы так, чтобы ярко-розовое пятно выделялось на песке, Деа пошла по пустыне, не в силах избавиться от ощущения, что уходит от Коннора и не найдет обратной дороги.
Через золотые песчаные холмы тянулась цепочка темных, как тень, следов, уходивших в неизвестность. Судя по размеру ноги, следы были женские.
Значит, их могла оставить Мириам.
Идти по песку было тяжело: Деа обливалась потом в своих легинсах и футболке. Эту особенность хождения в чужие сны она положительно не могла постичь – она появлялась там исключительно в своем привычном образе, и что-то поменять было невозможно. Деа шла параллельно следам, не сводя с них глаз, и все сильнее жалела, что не осталась в Чикаго и отважилась зайти так далеко. Ей казалось, что прошло уже несколько часов. Вверху кружили птицы – темные точки на облачном небе. Сперва Деа немного успокоилась – вестники, но, когда одна из птиц пролетела ниже, она разглядела красную, как сырое мясо, жилистую шею и безобразную старческую голову. Стервятник. Скверно.
Внезапно ее охватила ярость на свою незадачливую жизнь, на неизбывное наследство, на это проклятие. Зачем Мириам втянула ее в это и вообще родила, если Деа теперь обречена всю жизнь тыкаться в чужие сны и кормиться ими?
– Мама! – заорала Деа. Тишина. Только беззвучное кружение птиц в небе. На зубах скрипели песок и пыль. – Где ты? – Деа охватило безрассудство, ей стало все равно. Она почти обрадовалась бы появлению безлицых: это означало бы, что она идет в правильном направлении.
Словно в ответ, поднялся ветер, песок зашевелился, и до Деа донесся еле различимый смех.
Ярость прошла внезапно, как и налетела. Деа поспешила вперед, карабкаясь по крутому песчаному склону, помогая себе руками и чертыхаясь, когда песок проваливался под ее весом. Смех и голоса стали громче: Деа расслышала слабую музыку. На вершине песчаной дюны она остановилась, слегка задыхаясь. Снящиеся ей легкие судорожно сокращались в снящемся теле, но делали это чересчур реально.