Читаем Страна терпимости (СССР, 1951–1980 годы) полностью

Страна терпимости (СССР, 1951–1980 годы)

Она не могла и не хотела расстаться с Владимиром Николаевичем. «Да я умру от тоски! – мучилась она – Все стерплю, все унижения, оскорбления, лишь бы остаться здесь, лишь бы видеть его хотя бы изредка…». Ну, прямо пушкинская Татьяна! «Хоть редко, хоть в неделю раз в деревне нашей видеть вас…» Самовнушение у нее было развито очень сильно. Она продолжала желание любви принимать за любовь. По отношению к мужу она давно уже не испытывала никаких чувств, кроме уважения к его «золотым» рукам. Ремонт в освобожденной квартире он сделал сам.

Они широко отпраздновали новоселье, приехал даже свояк, муж старшей сестры, из колхоза под Ташкентом, привез в подарок проигрыватель и ковер. Брат Фархад подарил две старые односпальные кровати. Шел семьдесят пятый год. Она купила две первые попавшиеся пластинки для проигрывателя. На первой пластинке-мини оказались песни Владимира Высоцкого. В тот день Ксения была дома одна, за окном шел дождь, она стояла возле окна с текущими по нему струйками, слушала «Чуть помедленнее, кони!..» и почему-то плакала. Как будто слова незнакомого ей певца проникали в самую душу, трогали ее неистовством исполнителя, а еще будто угроза какая-то или предостережение слышались ей в хриплом голосе. С ней что-то произошло, ей овладело странное смятение. «Чтото воздуху мне мало, ветер пью, огонь глотаю, чую с гибельным восторгом, пропадаю, пропадаю…» Она ощущала то же самое не только в ДТ, но и дома. Жила, скрывая мысли и чувства. Может, Высоцкий в своей песне закодировал полную несвободу, зависимость от ничтожеств, что происходило и с ней. С этого момента он поселился в ее душе, вытеснив выдуманную любовь к В.Н.

Пока она занималась оформлением документов, а потом переездом, ей дали, по указанию Владимира Николаевича, в отделе кадров отпуск без содержания на три дня. В ее отсутствие в приемной опять произошли перемены. Мурата Шохановича вернули в область, правда, в другую – на руководящую работу. Помощник пытался найти место в отделах, ему не хотелось уходить из этого здания, но он остался ни с чем. Без поддержки шефа, который прихватил его, как вещь, с собой в столицу, он выглядел жалким и растерянным и оказался непригодным, чтобы занять какую-то должность в аппарате. У него, правда, было высшее образование, но он променял его на теплое место лакея.

Рахиму, однако, повезло: из Совмина не выкидывали на помойку. Его перевели референтом в горисполком. От ненужных или неугодных, были и такие, избавлялись таким способом. Им подыскивали должность, но – вне стен этого здания. Еще когда Ксения работала в строительном отделе, там был один склочный, некомпетентный в своем деле сотрудник, неряшливо одетый мужичонка, непонятно каким образом попавший сюда. Долго он не продержался. Его перевели замминистра лесного хозяйства. После он изредка появлялся в отделе – надутый и при галстуке, но вряд ли ставший более компетентным в новом кресле.

Ксения вздохнула с облегчением: наконец-то она избавилась от неприятных ей людей. Над ней подшучивали.

– Ого, круто ты, однако, меняешь своих замов! Да и помощников тоже…

Она с удовольствием поддерживала шутку.

– Уж такой у меня характер: быстро надоедают одни и те же лица. Один надоел – отправили на повышение, другого – тоже, если это считать повышением…

Через некоторое время, когда бывший шеф в другой, более низкой должности, появлялся в приемной, прежде чем зайти в кабинет к зампреду, он здоровался с ней за руку и спрашивал о семье, приветливо при этом улыбаясь. Она в ответ тоже улыбалась – слегка натянуто, не прощая. О М.Ш. прошли слухи, что за короткий срок пребывания в кресле зампреда он успел обеспечить квартирами всех восьмерых детей, а одного из зятьев – серой «Волгой». И это – при острой нехватке жилья, при огромных очередях на покупку автомобилей. Для всех, кроме тех, кто у власти.

Через десять лет в перестройку М.Ш., явившись из области, взлетел вдруг непомерно высоко: после ставших широко известными декабрьских выступлений молодежи против указаний Москвы стал вторым секретарем ЦК Компартии Казахстана, – непонятно только, за какие заслуги. Ксения не понаслышке знала его плебейство, невоспитанность, необразованность, неграмотность, некомпетентность даже в кресле зампреда Совмина по сельскому хозяйству. Да уж!..

Она снова коротала дни в ожидании новых лиц. Был прилив вдохновения. С ранней юности ей были близки стихи Лермонтова: «И скучно, и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды…» А Печорин был ее любимым литературным героем. Его разочарованность, душевное одиночество, презрение к окружающим вызывали в ее душе понимание и сочувствие. Она не просто читала чужие стихи, она стала писать на них свое мнение и посвящения живым или памяти ушедшим.

XXI век