Страна Тюрягия

Большинство из них происходят из неполных или неблагополучных семей или выросли вообще без семьи в детских домах; многие пережили в детстве и юности сексуальное и другие виды насилия, у многих нет семьи, или, во всяком случае, мужей; они часто лишены самого необходимого – жилья, работы, нормального социального окружения.

Их дети, повторяя судьбу матерей, воспитываются у родственников или в детских домах. Даже те из них, кто способен заботится о ребенке, часто не имеют для этого реальной возможности – в колониях, приспособленных к проживанию матерей с детьми до трех лет, матери вынуждены жить отдельно от детей, содержащихся в детских домах, расположенных в изолированных локальных зонах. Единственная родительская функция у таких мам – прогулка с ребёнком в течении часа-двух в день. Если в доме матери и ребенка (ДМР) или в самой колонии объявлен карантин, мать отчуждается от ребёнка на длительный срок, в иных случаях на месяц и более.

Людмила Альперн (Центр содействие реформе уголовного правосудия, Москва) пишет и о других случаях:

«В состоятельных и более просвещённых семьях дети, чаще всего, ударяются в наркотики. Попробовать травку на дискотеке или в школьном туалете, со временем перейти на героин, и дорога наметилась – или в могилу, или, опять-таки, в тюрьму».

Дети составляют 3% тюремного населения, а это в среднем 40 тысяч человек. В основном – мальчики, но есть и девочки, тысячи две, что составляет 5% от общего количества заключённых-подростков; детская статистика аналогична взрослой. Поэтому помимо женских колоний имеются три «девчачьи» воспитательные колонии, – одна в г. Новый Оскол на Белгородчине, ещё одна в Томске и одна в Рязанской области.

Большая часть подростков (до 60%) сидит за обычную кражу – чаще незначительную и глупую: за батон колбасы, за пять пачек сигарет, или за целый список продуктов, в который обязательно входят леденцы и шоколадки.

С первого раза детей обычно не сажают, дают условный срок. Потом, как образно пишет Людмила Альперн, «правосудие, затаившись, ждёт следующего шага «малолетнего преступника» – когда он с голодухи, или по привычке снова пойдет «на дело», а там хватай его и давай срок на всю катушку. Так он получит не год-два, а 3-5 лет – это больше, чем средний срок наказания у взрослых заключённых».

За эти годы он узнает многое, научится жизни: станет настоящим «крутым», если его не «опустят» в СИЗО или на этапе, а таких, по разным свидетельствам – до трети. Выйдут они на волю, или «поднимутся» на взрослую зону, если срок заходит дальше их совершеннолетия, уже с «понятиями» и вполне определённым будущим.

Вот небольшой рассказ о посещении мальчишечьей воспитательной колонии правозащитниками:

«Колония казалась чрезвычайно бедной, с безжизненным урбанистским пейзажем, всё напоминало какие-то фантастические фильмы о жизни после атомной войны. Дети тоже были как будто из такого фильма – бледные, большеглазые, наголо бритые… Скудость одежды – серо-черные робы и «фески»… И запах тюрьмы, в котором смешивается вонь канализации, хлорки, немытых тел и нестиранных тканей… Мы беседовали с симпатичными военными, в которых чувствовалась и искренность, и смущённость, которые стараются, но если их старания и чрезмерны, то виной этому инструкции и прокурор по надзору. А то, что они чрезмерны, сомнений не вызывает. Ведь усиленный контроль каждого шага человека, тем более ребёнка, приводит к тому, что он теряет самоконтроль. Это ли ожидаемый результат «исправления»?

Каждый подросток в учреждении находится под постоянным контролем разнообразных служб. Он абсолютно лишён возможности принимать самостоятельные решения, даже в отпуск его не пускают по той причине, что он может там выпить или вляпаться в какие-нибудь еще обстоятельства. Такой режим не даёт никаких перспектив на будущее, потому что жестокими запретами и строжайшими ограничениями нормального человека не воспитаешь.

Но вернёмся к женщинам и девочкам.