Страна василисков (СИ)

Экспертизу провели ещё утром, когда я лежал в отключке, а врачи госпиталя МВД ставили на место мою чудом удержавшуюся руку. Я не смогу пользоваться ею ещё, по меньшей мере, неделю, но я ещё дёшево отделался.

Кюршнера изрешетили из боевого кинетического оружия калибром шесть и пять миллиметров — то есть, практически любого стрелкового оружия, стоящего на вооружении Сатурнианской Гегемонии. Я смутно догадывался, что это было за оружие — но определить даже модель не представлялось возможным, чего уж говорить о конкретном экземпляре.

У сатурниан нет обычая надолго затягивать проводы умерших на тот свет — не было ни возможности, ни необходимости. Прощание с Кюршнером состоялось через двенадцать часов после его смерти — сегодня в полдень. Церемония вот-вот должна была завершиться: гроб опустится вглубь обшивки орбиталища и оттуда — наружу: вращение орбиталища и одноразовый двигатель вынесут его на орбиту захоронения — которая, когда-нибудь, приведёт его навстречу Солнцу.

Со звёзд мы пришли, к звёздам мы вернёмся. Это не было фигурой речи.

Я почти дошёл до ворот некрополя, как тишину вдруг прорезала отрывистая команда:

— Караул, смир-но!

СПОР существуют в отдельной от нас системе координат, оставшейся им в наследство от старых внутренних войск, и лейтенанта Кюршнера провожали со всеми военными почестями. Гроб, задрапированный флагом, надрывная мелодия похоронного марша, и почётный караул, который должен был проводить его в последний путь — так, как велела бережно пронесённая сквозь столетия воинская традиция.

Полицейские, в отличие от СПОР, не военные — никогда ими не были: черезвычайной ситуации, в которой я превратился бы в военного капитана, а наши патрульные — в мотострелковый полк полиции, не произошло ни разу за всю историю Гегемонии. Но у нас было кое-что общее: присяга.

— Товсь!

«Вступая на службу в ряды правоохранительных органов Сатурнианской Гегемонии, я торжественно клянусь быть верным своей родине, своему народу и своему законному правительству, хранить служебные и государственные секреты, беспрекословно соблюдать Конституцию, законы и выполнять законные приказы…»

— Пли!

«…Я торжественно клянусь исполнять свои законные обязанности честно, сознательно, храбро, бдительно и самоотверженно; я торжественно клянусь всеми своими силами, до последнего вздоха защищать свою родину, Сатурнианскую Гегемонию, защищать, хранить и беречь права и свободы её граждан, их жизнь, честь, собственность и достоинство…»

— Пли!

«…даже ценой своей жизни».

— Пли!

* * *

С четырёх сторон некрополь — неровное зелёное пятно посреди городских кварталов — окружают деревья, высаженные в четыре ряда; сразу за ними выглядывают плоские крыши домов. Чуть поодаль вонзался в серое небо шпиль Штеллингенской телебашни.

Неважное соседство, подумал я, глядя на дома. Некрополь — белые стены, статуи и ряды кенотафов — гнетущее и мрачное место. Оно слишком напоминает о смерти. Мы живём долго — средняя сатурнианка вполне обоснованно ожидает дожить до ста пятидесяти лет в полном здравии, и для большинства людей в обитаемой Вселенной этот срок немногим меньше. Но всё когда-нибудь заканчивается.

Для лейтенанта Кюршнера всё закончилось вчера ночью.

По спине пробежали мурашки, когда я понял, насколько близко я сам оказался к смерти. В висках застучало. Если бы пули прошили Кюршнера навылет, я был бы мёртв.

Я тяжело задышал. Рёбра отозвались болью.

Поздно. Кюршнер — мёртв. Я — жив. Вот только сейчас я слабо понимал, зачем.

Дыхание вернулось в норму. Свободной рукой я опирался об решетчатые ворота некрополя. Белая каменная арка входа возвышалась надо мной.

Я вздохнул, отпустил решётку и шагнул вперед, в царство живых.

Вниз от входа сбегали два пролёта ступеней: перед ними расстилался газон, а за ним — стоянка для люфтмобилей и зеркальная петля омнибусной конечной. Петля сливалась в дорогу, мерцавшую тусклой разметкой; улица Тюринга, вспомнил я. Она убегала вдаль и сворачивала почти сразу же за стеной деревьев; отсюда было видно боковой фасад дома. За ней, прямо напротив, раскинулся город: зелёный угол парка Победы, вытянутый серый прямоугольник площади Героев Гвианы, тонущие в зелени крыши Акинивы.

Маршрутного омнибуса на конечной не было. Вместо него у поребрика толпились два других — белые с голубой полосой и надписью «РИТУАЛЬНЫЙ» на лобовом стекле. На одной из скамеек неподалёку скучали водители. Сняв фуражки, они обедали, болтая за едой. Глядя на них, я понял, что зверски голоден: со вчерашнего утра у меня рисового зёрнышка во рту не было.

Позади, в некрополе, церемония должна была подходить к концу: в основание кенотафа Кюршнера торжественно возложат одну из личных вещей покойного. По неписаной воинской традиции этой вещью был личный жетон. Мы верим, что вещи сохраняют частичку души владельца; что дух всегда будет знать, куда возвратиться, и что его будут помнить. Нет ни рая, ни ада: есть только память. Или отсутствие памяти.

Это рациональная вера.