Нужно было уходить. Я не мог заставить себя посмотреть в глаза родителям Кюршнера. Встречаться сейчас с Канако тоже было свыше моих сил. Дойти пешком до Остерштрассе, сесть в троллейбус, доехать до метро, на метро — домой, на Инзельштрассе. Забиться в угол, задвинуть шторы, и не видеть никого. Мир как-нибудь обойдётся и без меня.
Рядом не хватало Фудзисаки. Врач сказала мне, что она просидела в коридоре всю ночь, не сомкнув глаз — пока ей не сказали, что я в порядке. Я не мог винить её за отсутствие. Но только сейчас я понял, как же мне её не хватало.
Позвонить? На краю зрения всё ещё мигали пропущенные вызовы со вчерашнего вечера. Я развернул один из них, вглядываясь в буквы… и смахнул его прочь.
Домой.
— Господин Штайнер? — раздался голос у меня за спиной, и я обомлел. От того, чей это был голос.
Я медленно обернулся. И увидел её.
Она стояла позади, прислонившись к каменной ограде некрополя и скрестив руки под грудью, в том же длинном чёрном плаще, что и вчера, и два дня назад. Аккуратно подстриженные пряди и чёлка, обрамлявшие лицо. Жёлтые, почти золотые, глаза, пристально смотревшие на меня.
И улыбка, застывшая в уголках её рта.
— Кто вы, — невольно дрогнувшим голосом выдавил я, — и чего вы от меня хотите?
Ещё секунду она разглядывала меня. Затем её улыбка стала чуть шире.
И намного теплее.
— Валерия Минадзуки. — поздоровалась она, шагнув навстречу и протягивая мне руку. — Я ваш друг.
Я покосился на её протянутую ладонь. Затем снова перевёл взгляд на её лицо.
Отчего-то мне стало тошно.
— Ошибаетесь. — сказал я; мой голос звучал хрипло, будто после долгой болезни. — Я помню всех своих друзей. Вы не одна из них… госпожа Минадзуки.
— И тем не менее. — мягко возразила она, чуть наклонив голову. — Я не желаю вам зла, господин Штайнер. И мне нужна ваша помощь.
— А вчера, когда вы так, просто, прошли во Дворец собраний через полицейское оцепление, вам нужна была помощь? — неожиданно резко спросил я. — А за два дня до этого, в Порту, в терминале Уэно? Вы тогда прекрасно обошлись без моей помощи, госпожа Минадзуки.
— Обстоятельства изменились, господин Штайнер. — дипломатично ответила Минадзуки. — Возможно, мы могли бы помочь друг другу…
— Единственное, чем вы могли бы помочь, — оборвал её я, — это оставить меня в покое. У меня уже отобрали дело, госпожа Минадзуки, и я уверен, что вы об этом прекрасно знаете. Как знали, что я расследовал эти убийства. Вы ведь из ГСБ. Я прав, госпожа Минадзуки?
— Увы. — пожала плечами она и потянулась во внутренний карман плаща. Я непроизвольно напрягся, но она извлекла оттуда всего лишь небольшой пластиковый футляр и, раскрыв его, протянула мне. На меня уставился, сверкая рубиновым светом, цветок азалии в окружении золотого лаврового венка, а под ним — три буквы.
— Я действительно из ГСБ. - всё так же мягко сказала Минадзуки. — Младший советник национальной безопасности Валерия Минадзуки, к вашим услугам. Вы быстро догадались, господин Штайнер.
— Я — сотрудник уголовного розыска. — да, пожалуй, я теперь мог только цепляться за эту фразу до последнего. — Это моя профессия. Но я должен был заподозрить вас раньше. Ещё тогда, в терминале.
— Действительно. — склонила голову Минадзуки. — Вы уже тогда догадывались, что мы работали над этим делом, верно?
— Можно сказать и так. — сухо ответил я. — А потом вы отобрали его у меня. Вчера. Верно? — я зло глянул на Минадзуки. Золотые глаза встретились с моими.
Всем этим делом занималась ГСБ, подумал я. С самого начала. Нам с Фудзисаки было милостливо позволено гоняться за убийцей в своё удовольствие… пока ГСБ не закрыла наше расследование и не забрала дело Вишневецкой-Сэкигахары себе.
Сказочница Гешке не лгала. От этого мне было не легче.
— Да. — ровным голосом сказала Минадзуки. — Верно. Но я считаю, что это решение было ошибкой.
— Ошибкой? — издевательски переспросил я. — Ах, ошибкой? Как это любезно с вашей стороны, госпожа Минадзуки! Только я ничем не могу помочь вам. Расследование закрыто. Вы же сами его и закрыли. Поэтому мне ничего не остается, кроме как умыть руки. Так что, если позволите… — я отвернулся и зашагал вниз по ступенькам, чувствуя, как меня начинает колотить дрожь.
Прочь. Прочь отсюда. Иначе произойдёт что-то непоправимое.
— А если я скажу вам, — раздался за моей спиной голос Минадзуки, — что Вишневецкой и Сэкигахаре не перерезали горло?
Я замер и обернулся к ней. До тротуара оставалась одна ступенька. Водители, сидевшие на скамье, подняли головы, глядя на нас.
— Не говорите ерунды, госпожа Минадзуки. — ответил я, поднимаясь на ступеньку выше, навстречу ей. — Можете мне поверить, перерезанное горло я ни с чем не спутаю. Даже если оно перерезано виброклинком.
— Вибромечом. — поправила меня Минадзуки. — Которым проще отрубить голову, чем оставить её болтаться на плечах. И при этом — никаких следов борьбы. У обеих жертв. Это не кажется вам странным, господин Штайнер?
— Мне многое казалось странным. — «когда я вёл это расследование», добавил про себя я. — Что конкретно вы имеете в виду?