– Служба в разведке. Понимаю. Нечто большее, чем ты сам, нечто поистине бессмертное. Я и сама так думала, но я устала, Питер. Моя вера слаба. Может, всегда такой была. Служба в разведке оказалась не такой, какой я ее представляла, в особенности для женщины.
– И как это можно исправить?
Рэйчел стиснула зубы.
– Я бы заставила людей вроде Харкера испытать унижение. Показала бы, какие они идиоты.
– Месть?
– Справедливость.
– Рэйчел, вот что я предлагаю. Начни вести дневник и показывай его мне. Записывай в него что хочешь, все зависит от тебя. Пиши о коллегах. Наблюдай за ними. И мы найдем какие-то неформальные способы компенсации. Как тебе это?
– Для начала неплохо.
– Путешествие начинается с одного шага, Рэйчел. До свидания. Скоро еще поговорим.
– Все совершенно напрасно, – сказала Рэйчел Максу Шевалье. Она быстро шла по набережной, по-прежнему дрожа, и высматривала свободный кеб. – Единственным результатом будет простуда.
Голос Макса по эктофону звучал спокойно.
– Все идет по плану. Он ищет что-то общее между вами, выстраивает доверие, просит о пустяках, которые вы легко выполните. Но вот сохраните ли в секрете? Нужно мыслить как натуралист. Вы ведете себя определенным образом, как будто это естественно, а потом…
– А потом лягушка сварится, так?
– Именно. В следующий раз или еще через раз он попросит сделать что-то более существенное, и мы ему это дадим.
– Мы не можем ему ничего дать. Это была бы измена! И долго тянуть это нельзя. Господи, он же в Иберийском отделе! В газетах разглагольствуют о том, что если положение ухудшится, Уэст пошлет туда войска. Нельзя подставлять наших.
– Миссис Уайт, каждая крепость, стоящая на страже нашего королевства, построена из тысяч мелких измен, вы сами должны это знать.
Рэйчел остановилась и оглянулась на башню Маркони, нависающую над рекой. Похожа на фейерверк, по словам Блума. Рэйчел представила, как башня вспыхивает и падает, словно горящее дерево, сокрушая под собой дома.
– Не волнуйтесь, мы его достанем. Вы отлично справились. Он вел себя напористей, чем я ожидал. Может, его обложили. До сих пор наша пташка была очень пугливой.
– Ладно, – сказала Рэйчел. – Но если возникнет вероятность, что мы рискуем пожертвовать английскими ребятами, мы сдадим назад.
– Естественно.
– Вам-то в любом случае легко говорить, мистер Шевалье. А каков ваш вклад в эту затею?
– Я лишь делаю то, что у меня лучше всего получается, – ответил Макс. – Наблюдаю и слушаю. – Он издал тихую трель, похожую на птичью. – И кстати, один призрак неподалеку наблюдает за нами. Очень ясный мыслеобраз, и семейное сходство очевидно.
Рэйчел вздохнула. Дозорные-призраки из Летнего управления – ничто по сравнению с Генриеттой Форбс-Смит.
– Вероятно, это моя мать. Я с этим разберусь.
Рэйчел нажала на кнопку, служащую маячком для ее матери. Потом набрала с помощью алфавитного диска сообщение:
«Мама. Сейчас не лучшее время. Я работаю. Не трать прану. Скоро позвоню».
Через некоторое время эктофон тренькнул, диски закрутились и показали сообщение:
«Надень резиновые боты. По Би-би-си предсказывали дождь».
14. Финальный экзамен, 29 ноября 1938 года
На большей части совещаний на высшем уровне, где побывал Питер Блум во время работы в Секретной службе, чужак сразу же заскучал бы. Никаких повышенных тонов, тщательное рассмотрение фактов – словом, уровень страстей, как на планерке страховой компании во вторник утром.
Вторая встреча Специального комитета по проблемам Иберии не имела с ними ничего общего.
– Хотите сказать, что мы вручили вам лучших испанских агентов, а вы… вы…
Си немыслимо рассвирепел. Питер никогда не видел, чтобы он потерял контроль над своим мыслеобразом, но сейчас шеф Летнего управления выглядел бледным искореженным трупом с рваным обрубком вместо правой ноги, покрытым черной кровью.
Душа сэра Стюарта съежилась и искрила бесстрашным синим цветом.
– Мы пользовались имеющимися разведданными, – сказал он с издевательской бравадой в голосе. – Не наша вина, что эти данные далеки от идеала.
– Господа, – устало произнес премьер-министр, – хватит ругаться, и объясните мне, как это случилось.
В его голосе из эктофона звучали визгливые нотки. Питер Блум смотрел на его круглую расплывчатую фигуру, нарисованную в эфире водоворотом линий никтоскопа – все равно что глядеть через зарешеченное окно на черно-белую версию мира живых. Трудно было рассмотреть его лицо, но когда премьер расхаживал туда-сюда по кабинету, Питер узнал знакомую походку вразвалку.
– Мы все еще пытаемся получить картину в целом, – сказал сэр Стюарт. – Мы действительно… потеряли некоторых испанских агентов. Похоже, у республиканцев возникла серьезная борьба за власть между рабочей партией марксистского единства, к которой принадлежит наш агент Палач и которая поддерживает Джугашвили, и коммунистами. Встрече Джугашвили и нашей делегации во главе с мистером Николсоном помешала перестрелка между двумя фракциями. Сейчас республиканцы открыто дерутся на улицах, а коммунисты уничтожают всех, кого подозревают в связях с Джугашвили…