Страна воров на дороге в светлое будущее

Толпа движется к телецентру.

Неужели это Руцкой крикнул:

— Идите в Останкино!

Никогда бы не поверил. Но вот он на экране. Володя, телохранитель, закрывает его пуленепробиваемым щитком, вот эти слова:

— В Останкино!

Не мне судить его. Я пока еще не был в его положении: униженного, оскорбленного, затравленного; когда каждая «шестерка» может безнаказанно плюнуть в лицо, каждая шавка, каждый трус может издалека бросить в лицо ему, боевому офицеру, обвинение в трусости и предательстве.

Скорее всего, это был жест отчаяния.

Ну и, конечно, трагическое непонимание обстановки.

Москва — столица криминального мира. В Москве жуликов уже больше, чем честных людей. А жулики (мы об этом уже говорили) — твердая опора нынешней власти. Это их власть, она породила их и теперь обслуживает.

Почему он выкрикнул эти слова?

Затмило глаза? До такой степени, что гнев с истинных виновников перекинулся на «шестерок»? К тому же безоружных.

Во всяком случае, после слов: «В Останкино!» — можно было подняться к себе, на третий этаж, подумать минуту, достать свой иностранный хромированный пистолет и пустить пулю в сердце{Я написал эту страницу 4 октября. Тогда я не знал всех обстоятельств трагедии, дал сбить себя с толку газетам и телевидению — поверил, что действительно состоялся «штурм Останкино». Уже потом, через месяц, просмотрев видеодокументы, снятые многими телеоператорами, я убедился: никакого «штурма» не было, а была «ловушка», хорошо рассчитанная подлость, а затем хладнокровный расстрел безоружной толпы и зевак. Но об этом — позже.}. Сейчас уже поздно сваливать на анпиловцев. Обвинение себе Руцкой произнес. Публично, под взглядом телекамеры.

Но все-таки об анпиловцах надо сказать пару слов. Мое отношение к ним известно. Я показал их в фильме «Россия, которую мы потеряли» — застланные ненавистью глаза, портреты Ленина и Сталина в руках; кумачовые флаги… Я много говорил об этом в фильме. «То, что мы имеем, — никакая не демократия, но назад, к Ленину — гибель…»

Я говорил и другое: победу Ельцину на референдуме обеспечили еще и анпиловцы. Они оказали много услуг Власти, а теперь должны были оказать последнюю, решающую. Когда люди видели эти перекошенные от злобы лица, слышали эти крики: «Назад, в прошлое!», они говорили себе: «Тьфу, тьфу! Лучше — кто угодно, хоть воры, но только не эти!».

Последнюю услугу властям анпиловцы оказали 2 и 3 октября. Лучшего подарка Ельцину, чем вот этот — устроить беспорядки на улицах, пойти штурмом на телецентр — они сделать не могли.

Мне симпатичен Руцкой. У нас был с ним разговор на эту тему 27 сентября. Мы с депутатом Сашей Тихомировым зашли к нему. Он был уже затравлен, измотан до предела, ел в задней комнатке холодный суп из термоса. Мы поговорили.

— Неужели вы не видите, — сказал Саша, — что Дом окружен красными флагами, на стенах антисемитские лозунги…

— Где? — спросил Руцкой.

— Ну есть, есть, — продолжил Саша, — есть и такие лозунги. Нормальные люди связывают парламент с «красными». Это только отпугивает здоровых и честных людей…

Руцкой молчал.

— Почему не отмежуетесь от них? — спросил я. — Анпилов обязательно выкинет что-нибудь такое, что погубит все ваше справедливое дело…

— Я вам скажу так, — сказал Руцкой. — Если бы не Анпилов и его люди, никто бы не пришел защищать Белый Дом…

Да, скорей всего, так бы и вышло.

Ну и что?

Даже если бы пришли всего две старухи, встали бы перед парламентом и сказали: «Нет! Вы можете раздавить демократию, только раздавив нас!» — пользы было бы больше.

Страх. Гены страха, внесенного еще Лениным в живой организм народа, шевелятся. Бездействуют, но не умерли. И, забегая вперед, скажу: то, что произошло 4 октября, вот этот осуществленный с восточной жестокостью расстрел парламента, расстрел женщин и детей на глазах у всего народа, вся эта варварская и даже бессмысленная в военном плане акция на самом деле была далеко не бесполезной. Она означала полную и безоговорочную победу режима — сразу, на всех фронтах. Разрывы танковых снарядов внутри здания произвели целый переворот в душе народа. 4 октября запомнится ему навсегда.

Нас пугают тем, что было бы, приди к власти ортодоксальные коммунисты. Я не знаю, что было бы. Я вижу — что есть. Что натворили коммунисты-перевертыши.

Более черного и грязного дела они уже не сотворят. Если говорить о моральном состоянии народа, то он оказался отброшенным на много лет назад — в самые жестокие годы реакции.

Люди увидели, как убивают людей. Всех, без разбора.

Ожил годами дремавший в людях страх.

Теперь с этим народом можно делать что угодно.

Но вернемся к тому нашему разговору с Руцким. Что бы сегодня ни говорили про него, лишенного возможности отвечать и оправдываться, не верьте. Руцкой никогда не был «красным». (Кстати, только что прочел в «Известиях» интервью с Андреем Козыревым. Руцкой признался ему: «Я ненавижу красно-коричневых!»)

Но в последние дни своей политической жизни он был с ними. Вернее, они были — с ним.

Главные события трагического воскресенья 3 октября прошли мимо меня.

Днем состоялся обстоятельный разговор с художником Михаилом Шемякиным.