Страна воров на дороге в светлое будущее

— Я вчера был на Смоленке, — рассказывал Миша, — видел этот народ с металлическими палками и камнями… Слушай, страшные люди! — Подумал минуту: — И другие — страшные. Почему, почему здесь так много жулья? Нельзя узнать Москву…

Возвращаясь от Миши, я заехал на Смоленскую площадь. Мирно прогуливающийся народ с Арбата доходит до Смоленки, дивится на солдат с щитами, перегородивших выход на площадь. Идет обратно.

С чистым сердцем я поехал домой. Было два часа дня.

В 9 часов мне надо было быть на телевидении. Неделю назад звонили от Диброва, пригласили на передачу. Потом дней пять молчали, видимо, утрясали вопрос с начальством. В субботу снова звонок — все согласны. Днем в воскресенье позвонила ассистентка:

— Ждем вас в 9.

— Хорошо.

Без четверти девять подъезжаю к телецентру. На улице Королева — баррикада, не пропускают. Я повернул направо, объехал главный корпус с тыла. Опять — баррикада (дерево положено среди дороги). Двое пацанов.

— Ребята, пропустите, у меня передача.

— Какая передача? Там стреляют.

— Вы меня знаете?

— Знакомое лицо.

— Пропустите посмотреть!

— Ну, раз охота под пули, ставьте машину во двор и идите пешком.

Напоследок спрашиваю:

— А вы ребята, за кого?

— Мы… в общем, мы — против Ельцина…

Пацанам — лет по 14–15. Ни оружия, ни палок. Может, это и были — «боевики»?

Подошел к телецентру. В обоих зданиях погашен свет. Вот тебе и 45 минут прямого эфира! А я-то оттопырил губу.

Время от времени кто-то постреливает. Туда-сюда ездят бронетранспортеры. Зевак, однако, много. В основном мальчишки, но есть и люди постарше, и женщины. А рядом, прямо на мостовой — трупы.

Напротив главного входа в Останкино стоит будка, что-то типа аккумуляторной. Там, прячась от выстрелов, стоят человек тридцать. Перебежал туда. Опять — пацаны. Я тогда еще не знал о существовании «боевиков». Про них мне потом объяснили — с голубого экрана. Так вот, может быть, это были — «боевики»? Но ни оружия, ни палок, ни камней я у них не видел. И настроены они были отнюдь не агрессивно.

К ним подошел бомж:

— Пацаны, поджигайте автомобили! (Напротив главного входа стояли несколько машин сотрудников Останкино).

Один из пацанов громко ответил ему:

— А ты, дядя, оказывается, провокатор!

Ударили длинной трассирующей очередью.

Пули прошли в метре от нашего укрытия. Мол, отваливайте отсюда!

— Хватит геройствовать! — сказал я ребятам.

Мы перебежали к толпе зевак.

Потом, уже на следующий день, я перебрал в памяти тот эпизод, вспомнил эти трассирующие очереди и потом холодным покрылся. А если бы меня подстрелили? Газеты бы написали: «Погиб при штурме Останкино».

Конечно, я не могу считаться полноценным свидетелем. Насколько я понимаю, основные события произошли тремя часами раньше. Газеты описывают их как «яростный штурм».

Случилась настоящая трагедия. Погибли люди. Из-за уважения к памяти убитых мы должны знать правду. Кто нападал на телецентр? Сколько было нападавших? Кто защищал телецентр? Сколько? Ответов пока нет. А говорят разное. Говорят, что расстреливали длинными очередями безоружную толпу.

Через три недели после событий, когда в стране началась предвыборная кампания, власти ввели дозированную гласность. Телевидение все еще было глухо закрыто для правдивой информации, но в газетах, особенно малочитаемых, стали появляться какие-то крупицы правды. Так «Независимая газета» опубликовала рассказ Людмилы Суровой. Она и ее маленький сынишка оказались свидетелями всего происходившего в Останкино.

Людмила Сурова свидетельствует, что штурма телецентра вообще не было. Стояли огромные толпы народа, генерал Макашов выкрикивал в мегафон грубые хамские слова:

— Крысы, выходите! Крысы! Крысы!..

Кто-то из толпы бросил в окно второго этажа взрывпакет. Огромная вспышка, пламя… И тут же — «шквальный пулеметный огонь из второго и третьего этажей телецентра». По толпе — по людям. По женщинам и детям! По тем, кто пытался помочь раненым, по подъехавшей «скорой помощи».

(Людмила Сурова — дама; вряд ли она разбирается во взрывных устройствах. Сомнительно, что это был взрывпакет. Возможно, кто-то из оголтелых бросил в окно гранату. Если — так, то преступление совершено серьезное. Конечно, вовсе не значит, что после этого нужно было стрелять во всех подряд. — С.Г.).

«Теперь я знаю, что такое расстрел, — пишет Людмила Сурова. — Это не может оставить равнодушным никакое живое сердце, на чьей бы стороне оно ни было. Но — живое».

Если сопоставить свидетельство Суровой с тем, что видел я сам (большое количество трупов, которые еще не успели убрать; в основном это были трупы подростков), то можно сделать вывод: истинная картина совсем не похожа на нарисованную средствами массовой информации.

Дня через три гостями одной из телепередач были бойцы отряда «Витязь». Может, как раз те, кто стрелял по толпе? Не знаю.

Но предположим, по безоружным людям стреляли их товарищи. Были убиты и ранены несколько журналистов. Они находились в толпе, значит, были убиты и ранены не «боевиками».