Страна золота - века, культуры, государства

Только что описанная ссора между факихами была отнюдь не единственной, да и не самой серьезной. Вообще отношения между самими факихами были довольно далеки от идиллии. Помимо личных амбиций речь шла и о более серьезных вещах. Скажем, в том же Томбукту существовали определенные трения между кланами факихов, связанными с разными мечетями города — соборной Джингаребер и сравнительно молодой Санкорей. Именно на последнюю опирались потомки Мухаммеда Акита — берберский клан, меньше чем за два поколения превратившийся из военно-кочевого, каким он был еще в первой четверти XV в., в оседлый, марабутический. В то же время мечеть Джингаребер была опорой факихов местных, по преимуществу с черной кожей. Я упоминал уже о попытке «оттереть» Махмуда ибн Омара от судейской должности, воспользовавшись его отъездом в хадж. Это было как раз одним из проявлений соперничества между группами богословов. Цвет их кожи в таком соперничестве, впрочем, никакой роли не играл — ставкой были в высшей степени существенные материальные выгоды. Случались и другие столкновения, и поведение сторон в этих конфликтах нередко основательно отклонялось от канонов добродетели. К тому же лиц, условно говоря, духовного звания — кадиев, имамов и хатибов мечетей, а особенно шерифов, настоящих и ненастоящих, стало столько, что они и по численности стали догонять военную аристократию, а их претензии и паразитизм съедали все большую долю общественного богатства. И дележ этой доли неизбежно сопровождался склоками и вымогательствами.

Но едва дело доходило до противостояния претензиям царской власти, все разногласия и ссоры оказывались отодвинуты в сторону. И царские чиновники встречали единый .сплоченный фронт. Конечно, аскии иной раз пытались столкнуть лбами две группировки знати и за счет этого обеспечить себе большую свободу действий. Однако политика эта себя не оправдывала, и в конечном счете знать духовно-купеческая оказалась для центральной власти не лучше военной аристократии. Во всяком случае, она ей не уступала ни своевольством, ни алчностью. А в перспективе-то именно приближенные факихи предадут последнего правителя уже развалившейся великой державы — аскию Му-хаммеда-Гао, отдав его в руки марокканских завоевателей, тогда как высшие военные чины останутся ему верны до конца и готовы будут продолжать сопротивление (кстати, вовсе еще не бывшее в тот момент безнадежным).

С разного рода мелкотой царская власть еще кое-как справлялась, хотя и не всегда. Но открыто ссориться с аристократией Томбукту и Дженне, в руках которой находилась добрая половина всей внешней торговли державы, — этой роскоши аскии себе позволить не могли. Особенно последние. Вот и пришлось ал-Хаджу II в 80-х годах XVI в. по-корнейше испрашивать у кадия ал-Акиба разрешение на то, чтобы ему, аскии ал-Хаджу II, участвовать в расходах на перестройку мечети Санкорей.

Сила князей духовных заключалась, конечно, не только, да и не столько в их духовном авторитете. В их руках скопились огромные богатства. Мы только что видели, как государи раздаривали им сотни и тысячи душ зависимого населения, порой вместе с местностями, где это население обитало. В начале марокканского вторжения, например, один из множества суданских шерифов владел 297 «домами» зависимого населения. Слово «дом» в тексте «Истории искателя», скорее всего, обозначает патриархальную семью, живущую в одной усадьбе, — речь, следовательно, шла о нескольких тысячах человек. А ведь Мухаммед ибн ал-Касим, которому они принадлежали, вовсе не был самым богатым из шерифов! Притом раздавали не одних только земледельцев, но и ремесленников.

Постепенно (с ходом XVI в. все быстрее) стиралась граница между военно-административными сановниками и высшим мусульманским духовенством, составлявшим на практике единое целое с высшим купечеством: князья духовные превращались одновременно и в светских князей. Но все же сохранялись две области жизни, в которых мусульманское духовенство в истории Сонгай неизменно оказывалось сильнее не только военной аристократии, но и самой царской власти, — внешняя, т.е. транссахарская, торговля и культура. Что касается последней, где власти и в голову не могло прийти не то чтобы оспаривать позиции факихов, а просто самой играть хоть какую-то роль, — то о ней речь впереди. А в торговле у духовенства существовали давние и прочные традиции, оно располагало обширными налаженными связями и немалым опытом. За несколько веков факихи настолько переплелись с купцами, что их порой очень непросто было отличить друг от друга, особенно когда такие, казалось бы, довольно разнородные занятия совмещал один и тот же человек.