Страницы истории сельскохозяйственной науки ХХ века. Воспоминания учёного

В этом комбинате трудящийся «пролетариат» – черницы, девушки из окрестных сел, обычно бедняцкого происхождения, бесприданницы, или, как говорят, «не от мира сего», с религиозным настроем души. Трудились эти черницы с раннего утра до позднего вечера «во имя христово» за харчи и кров под руководством старших монахинь; среди них выделялись рясофорные, которые входили в совет монастыря, а «верховной правительницей» всего этого скромного «комбината» была игуменья мать София с золотым наперсным крестом и панагией на груди, рыхловатого сложения, низкого роста старушка, с тихим велеречивым разговором, властными манерами, привычная к беспрекословному повиновению. Это была одаренная административно-организационными талантами натура. Несколько десятилетий она управляла монастырем и в 1914 г. мирно скончалась на 77-м году жизни, передав посох игуменьи матери Поликсении, которой судьба и предназначила испить все горести ликвидации Раковского монастыря в 1919 г.

Невольно задаешься вопросом, как мог возникнуть среди соломенных деревень Самарского Заволжья этот богатый, прекрасно отстроенный городок монастыря. Главным источником накопления этого богатства была популярность чудотворной иконы Божией Матери «Взыскание погибших». Народная вера в то, что добрая матерь Бога обратит свое внимание на погибшего грешника и подаст ему надежду на спасение и там, «на небе», и здесь, на грешной земле, приносила в монастырскую копилку непрерывный поток медных грошей и пятаков со всей Самарской губернии, а богатое самарское купечество с миллионерами во главе гордилось своими крупными пожертвованиями в монастырскую казну.

Выносы иконы по уезду и выезды ее в специальном санном возке или летнем фургоне в Самару превращались в триумфальное шествие многотысячной толпы народа. Каждый грешник, каждый больной падучей или какой-нибудь другой тяжелой болезнью падал ниц перед иконой так, чтобы она прошла над ним и он мог получить с кропила каплю святой водицы. В Самаре для охраны порядка и на встречу иконы вызывался гарнизон. И, действительно, с помощью такого массового гипноза иногда совершались «чудеса» исцеления, которые немедленно широко рекламировались монастырем и церковнослужителями. По рассказам мамы, оказывается, и я, в младенчестве умиравший от дизентерии, был чудесно вылечен от этой страшной тогда болезни с помощью приложения к святому лику богоматери.

Рассматривая знаменитую картину Репина «Крестный ход», я всегда удивляюсь гению этого великого русского художника, сумевшего вобрать в себя и сфокусировать на огромном полотне весь тип тогдашней помещичье-крестьянской центральной полосы России, начиная от знаменитого горбуна и кончая громовержцем-протодьяконом и помещицей, плавно и гордо шествующей с иконой в руках. Я был свидетелем таких шествий, но в другом оформлении, с другим этническим составом толпы, без обязательной помещицы, но с обязательным волостным старшиной, урядником и «крепкими мужиками» впереди, с непременными калеками, жаждущими исцеления, с высоко поднятой на плечи иконой в киоте, украшенном драгоценностями, с могучим протодиаконом-запевалой и немногочисленным, но удивительно хорошо спевшимся хором монашек, из которых две обладали настоящим мягким басовым тембром и хорошо аккомпанировали хору.

Широко отмечались храмовые праздники, на которые обычно приезжал из Самары архиерей со свитой. В ее составе выделялся своим могучим басом и артистическим видом знаменитый протодиакон Руновский. Его многолетние и торжественные службы были поразительным примером певческого искусства. Начиналось оно с октавного «ре» и, постепенно повышаясь и усиливаясь к концу, доходило до теноревого «соль», заполняя волнами могучего голоса все уголки огромного собора, отражаясь эхом от сводов, заставляя дрожать стекла в окна и хрусталики на паникадиле. И фигура этого атлета, и его артистическое лицо ни в какой мере не напоминали могучего протодиакона картины Репина, который больше похож на питекантропа с дубиной, чем на человека.

После торжественной службы в огромном зале покоев игуменьи накрывался стол персон на полтораста-двести с точным распорядком мест, и мощная фигура врача Быстрова – безбожника – красовалась недалеко от притягательного центра, занятого епископом и хозяйкой пиршества игуменьей Софией. Обязательным членом высокого общества был юродивый Алексей, «божий человек», слабоватый на ум мужичок, толстый, смешливый, большой любитель вкусной пищи. Зимой он ходил по снегу босиком и без шапки, а здесь он был представителем многочисленного отряда блаженных нищих странников, разгуливавших по церквам и монастырям дореволюционной Руси. Сидел он босой, в хорошо отстиранной рубахе и портках.

Обильный великолепный обед из пяти-шести блюд с красным вином заканчивался мороженым и благодарственной молитвой. Никаких торжественных тостов и спичей в честь «его преосвященства» и хлебосольной хозяйки не полагалось. Современного болтливого «тамады» также не было.