Страницы Миллбурнского клуба, 2

Н а т а л и.  Он не любит меня. У него было в жизни два апостола – ты и Наташа. Он думал, я стану третьим. А у меня не вышло. Я тебя несчастным сделала. И его, и себя погубила. Вот где моя трагедия.

О г а р е в.  Да ты своим поведением меня и его в тысячу раз больше страдать заставляешь! И не произноси слово «трагедия»! Ты не знаешь, что такое трагедия! И не дай Бог узнать!

Пауза.

Н а т а л и  (кричит). Александр! Александр! (Убегает. За сценой.) Прости меня!

СЦЕНА ТРИНАДЦАТАЯ

 

Гостиная. Входит Н а т а л и  и останавливается перед портретом покойной жены Г е р ц е н а.

Н а т а л и.  Ну, милая моя, признавайся, что у тебя было с Гервегом? Думаешь, я глупенькая и не догадываюсь? Я твои письма наизусть помню. «Живи сегодняшним днем, другого не будет». Так, Наташенька, а?

Входит  Г е р ц е н.

Г е р ц е н.  Добрый день, дорогая.

Н а т а л и.  Герцен, я устала повторять: мне нужна вторая детская комната. Оля большая девочка. Она вполне может жить в мансарде. Я только об этом заикнулась – она в слезы. «Там тепло. Там холодно. Там сыро». Настаивать мне неловко. Приказывать я не могу. Сделай что-нибудь.

 Г е р ц е н.  Я надеялся, рождение двойняшек внесет мир и покой в наш дом. Им уже скоро три года, а в нашем доме нет ни того ни другого.

Н а т а л и.  Пустая болтовня. Лучше разберись с Олей.

Г е р ц е н.  Пришло письмо от Мальвиды. Она едет в Италию и предлагает взять Олю с собой.

Н а т а л и.  Вот как! Интересно.

Г е р ц е н.  Тата узнала – и тоже просится. Она хочет всерьез изучать живопись.

Н а т а л и.  И что ты решил?

Пауза.

Г е р ц е н.  У меня нет выхода.

Н а т а л и.  Когда они уезжают?

Г е р ц е н.  Завтра.

Н а т а л и  (с вызовом). Я очень рада. У Мальвиды своих детей нет. Ей будет чем заняться.

Г е р ц е н  (скрывая негодование). Надеюсь, когда они уедут, тебе станет легче.

Н а т а л и.  Представь себе. На мне трое маленьких. Мне тяжело. (Неожиданно чему-то смеется.) Сегодня утром вдруг вспомнила, как ты совсем молодым человеком приезжал читать свой роман papa. А мы с сестрой, совсем крошки, слышали звук твоих дрожек и выбегали навстречу в коротеньких платьицах с черными фартучками. И каждый раз что-то влекло меня встретиться с тобой глазами, сконфузиться и убежать. Ах, Герцен, если б кто-то тогда шепнул мне: вот отец твоих детей. Как странно и чудно это… (Прижимается к нему.) Вот увидишь: без Таты и Оли нам не надо будет сдерживаться, притворяться. У нас начнется свободная жизнь.

Г е р ц е н.  Я принимаю это решение с тяжелым сердцем. Оля, раз уехав, уже не вернется. Она и так почти не говорит по-русски. Тата тоже будет отдаляться. А Саша – давно отрезанный ломоть. Ему только самолюбие мешает, а так он уже давно бы отвернулся от всего русского. Прикажешь смириться, что мои дети стали швейцарскими немцами? Так я должен и свою натурализацию принять всерьез.

Н а т а л и.  В твоих словах слышится упрек. Я его не принимаю. Все, о чем я мечтаю, – это иметь свой дом, растить детей, любить мужа, и быть уважаемой им. Вот мой идеал. Неужели я так много требую?

Г е р ц е н.  Натали, помилуй, что ты еще хочешь? Я люблю и уважаю тебя. Ты желала быть хозяйкой в доме? Он давно твой. Твой дом! И пусть он хоть чем-то напомнит мне прошлый. В доме Наташи мы не знали, что такое ссоры, крики, вражда.

Н а т а л и  (зло). Опять запел про «святую»! (Машет рукой на портрет).

Г е р ц е н  (резко). Остановись! Сейчас же остановись, Натали! Ты знаешь те струны, которых касаться нельзя. Не касайся их.

Н а т а л и  (вызывающе). У твоей «святой» был муж, а у ее детей – отец. Мои дети зовут Огарева «папа Ага», а тебя «дядя». Я не могу это вынести! Я с ужасом думаю, что будет с Лизой, когда она узнает правду!

Г е р ц е н.  Ты прикрываешься своим положением, как щитом, в надежде, что оно дает тебе право быть безжалостной и черствой. Разве не так? Ты вошла в мой дом, и он раскололся. Сначала уехал Саша. Теперь очередь Оли и Таты. Ты обещала заменить детям Наташи мать. И что из этого вышло?

Н а т а л и.  Я плохой воспитатель. Я старалась. У меня не получилось.

Г е р ц е н.  Воспитание начинается с любви. Мальвида любит Тату и Олю, как своих собственных. Поэтому у нее получается. Признайся сама себе: ты не любишь никого, кроме себя и своих детей! И это с наивностью эгоизма, без меры и предела!

Н а т а л и.  Я и тебя люблю! (Рыдает.)

Пауза.

Г е р ц е н  (жалеет, что не сдержался). Успокойся, Натали. Я виновен во всем не меньше, чем ты, а скорее больше. (Смотрит в зал.) Тата пришла. Садись, Тата.

Н а т а л и   уходит.