Страницы Миллбурнского клуба, 2

горит огонечек и ночью и днем

горит огонечек любви по ночам

его никому никогда не отдам

с тобою одною его разделю

тебя как лучиночку им опалю

и в пламени жарком любви до конца

замерзшие наши оттают сердца

и губы почувствуют горечь любя

ну как же скажи мне я жил без тебя

в пустыне холодной сквозь снег и песок

как волк обезумевший душу волок

придушенной ланью надежду свою

вдруг губы твои мне шепнули люблю

Самое хорошее...

Место ниже живота,

волосом поросшее...

Из всего, что знал когда –

самое хорошее!

Змий лукавый искусил,

иль Господь сподвинул? –

Целиком, что было сил,

сдвинул половины:

стали плотью мы одной,

как Адам и Хава, –

как велел Отец родной, –

Честь Ему и Слава!

 

На улице Просторной

                                                          С.Л.

В Черкизово,

на улице Просторной,

тот дом под снос,

еврейская семья:

сестра и брат –

забытая история

опять мне лезет

в голову

сама.

Нам было с ней тогда по девятнадцать,

весна пылила из-за всех углов

и до смерти

хотелось целоваться –

скрипит калитка:

Первая Любовь!

...Дом деревянный,

да диван скрипучий, –

ее тогда я так и не узнал:

– За стенкой мама,

ты меня не мучай...

а я не помню, что в ответ сказал.

Нет!

Ничего

  у нас не получилось, –

ее братишка стал Авторитет,

 после журфака, –

  вот опять приснилась

(...хотя воров

среди евреев нет!)

Она была худой и некрасивой,

но

Свет Небесный

плыл

в ее глазах...

(моим не нравилась –

«семьи еврейской Сила!»)

...молчала в трубку,

год потом звонила,

и десять лет являлась ко мне

в снах.

Всех кого я любил и убил

Всех, кого я любил...

                                    и убил,

с кем навеки я распрощался,

никогда я не расставался, –

с ними вместе всегда я был.

Всех забыл я их,

                             вспомнил снова –

голоса и движение губ.

Тонет в памяти –

                           не утонет

дней ушедших колодезный сруб.

Наклонюсь, и из давней замяти

выплываешь из глубины...

Брошусь вниз! –

                            и в забытой памяти,

наконец

                мы с тобою –

                                     одни!

Ситец неба

Этот ситец июньского неба,

отчего он такой голубой?

Облака, как буханки хлеба,

над моею плывут головой.

Он прохладный такой, синий-синий,

всеми дождиками промыт –

ах, конечно беда всех минет,

кто на небо сейчас глядит.

...над моей головою чертовой

только тучи который год,

полосою идут они черною,

что за ветер ко мне их несет?

Что за ветер такой тоскливый,

завладел вдруг моей душой?

В день ли солнечный, в день дождливый

все гудит над моей головой.

Брестская крепость

По расписанию встречи –

кому они,

                  к черту,

                                 нужны? –

...сквозь тьму к ней ползешь,

                                                 как разведчик,

из прифронтовой стороны:

«овраги – холмы – перелески» –

все знаешь,

                     как эти вот пять...

Защитница

                    Крепости Брестской –

тебе ведь не устоять!

Три ночи валялся контуженный,

под утро очнулся опять,

гранатой, своею натруженной,

пошел ее доставать...

Десантник морской пехоты,

Гвардеец – готов к броску,

другой не желает льготы,

как с песней

                      войти в...

                                       Москву!

И миг тот, всегда лучезарный,

когда за последним: «Пли!»,

из «Брянских болот» партизаны

на приступ последний пошли,

и будущим поколениям

твоим салютуют в крови, –

ты в миг этот – просто

                                    Гений

в той

          Крепости Брестской

                                              Любви!

...пока твои руки слушались,

пока твой язык говорил,

просвечивали душами

тела – ты ее любил...

 

Без меня...

Уходила,

                 убегала,

                                уплывала

Жизнь веселая,

                           дурацкая моя –

та, которая

                  со мной одним играла,

с кем играть

                       ты будешь без меня?

Без меня

                ну, кто тeбя сыграет,

сыщется ли

                     где такой дурак?

Роль мою,

                  он сроду не узнает,

даже пусть

                    нацепит мой колпак...

Старое искусство

                              бабки Енты,

из Хасидских микв

                                 и синагог...

Дураки –

                 все метят в Президенты,

все Идиоты...

                       Ну, а ты

                                       не смог.

 

Полудетская любовь

Чем опечалена, девочка, ты?

В поле цветут золотые цветы,

в небе висят расписные мосты,

плещутся в море дельфины – мечты,

все голубые, как утро, чисты:

чем опечалена, девочка, ты?

– Только жалеют – никто ведь не любит!

Я некрасивой на свет родилась,

хочется так, целовали чтоб в губы...

ну, а в губах – только жалость и страсть.

Бани Усачевские

Еще ты помнишь

                                Времена Хрущевские

и Сталинские

                           помнишь Времена,

а я вот помню:

                         «бани усачевские» –

нам с мамой шайка

                                   на двоих одна.

Мне не до шайки:

                               тетьки вокруг голые! –

без мамы мне до душа не дойти, –

не старые,

                  а что-то невеселые,

друг дружке мылят

                                  всё подряд почти...

– Закрой глаза,

                          чтоб мыло не попало…

(в пять лет могла быть подлинней,

она их вовсе не смущала:

ведь ихние куда были видней).

Глаза закрою –

                         вижу эти попы

и сиськи,

                как… СОКРОВИЩА СТРАНЫ,

а где же их

                    все Вани и все Степы,

любить их не пришедшие

                                             с Войны?

...забуду «времена хрущевские»

и «сталинские, к черту, времена»,

но не забуду

                       БАНИ УСАЧЕВСКИЕ!

... всего семь лет

                        как кончилась

                                                 ВОЙНА.

 

 

 

Русско-еврейская грамматика

Еврей – это существительное,

а Русский – всегда прилагательное.

Союз их такой мучительный,

залог – пассивно-страдательный.

Один – в падеже винительном,

другой – в падеже дательном,

во времени мнительном,

в склонении матерном.

...и слыша одни междометия,

и разные прочие «русиксы»

скажи мне,

какое столетие

твои не сбываются чаянья?

Во всем виноваты суффиксы,

приставки и окончания...

 

В тебя уплыть

Сломать слова и строчки

И логику убить

Все запятые точки

Дыханьем заменить

Твоим как Море

Под сердца перестук

Без всяких: «I am sorry...»

Наук – разлук

Чтоб никакого смысла