Страницы Миллбурнского клуба, 5

Но вот однажды, один-единственный раз в жизни, во мне ненадолго вспыхнул дар актера. Это было восхитительное, всепоглощающее чувство. Это был взрыв счастья – как невесомость, как парение в небе. Сегодня, много лет спустя, при воспоминании об этом мне хочется петь и танцевать, но я не могу этого сделать по причине, изложенной выше: у меня нет таланта к пению и танцам.

Это произошло в Лос-Анджелесе вскоре после того, как я прибыл в Америку в качестве политического беженца из страны победившего социализма. Кого еще он победил, я не знаю, но надо мной этот славный социализм определенно одержал победу. Я спасся бегством. Промыкавшись в Лос-Анджелесе несколько месяцев без работы и без средств к существованию, я случайно узнал, что тут успешно функционирует русский театр. Я умел говорить по-русски, и это было, пожалуй, единственное, что я тогда мог делать в Америке. Я подумал, что в русском театре это может пригодиться.

Режиссер театра Николай Грызунов, он же его владелец и менеджер, принял меня дружелюбно. Он рассказал мне, что сейчас театр готовит к постановке монументально-эпохальную пьесу «Любовь зла», и они как раз набирают актеров. Подзаголовок пьесы, объяснил он, будет: «Полюбишь и козла». Актер на роль козла, то есть героя-любовника, у них уже есть, но не хватает актера на роль обманутого мужа. Потом, повнимательней приглядевшись ко мне, он помялся и добавил, что театр, вообще-то, русский, поэтому актеры должны иметь русскую внешность и русские фамилии. Тем не менее, сказал он, им также нужен суфлер, и он готов предложить мне эту должность. Он может заплатить мне двадцать долларов после того, как спектакль будет сыгран.

Я согласился с радостью. К тому времени я не заработал в Америке ни цента, и двадцать долларов выглядели как солидный куш.

Работа была простая. Я должен был стоять за кулисой и шепотом читать текст пьесы. Все искусство заключалось в том, чтобы вышептывать каждую реплику после того, как предыдущая была сказана со сцены. Кому принадлежала реплика, читать не следовало, актеры должны были сами это знать.

Роль обманутого мужа долгое время оставалась вакантной. В последний момент на нее нашли жилистого плотника Васю, человека угрюмого и далекого от искусства Мельпомены. Но выбора уже не было, до премьеры оставались считанные дни. Васина фамилия была Козлов, что хорошо гармонировало с названием пьесы. Вася Козлов говорил по-русски с необычным – то ли волжским, то ли уральским – акцентом, и в его устах все, кроме мата, звучало как-то неестественно. В каждую фразу он вставлял непонятное никому, кроме меня, вводное слово, которое звучало как «бёнть».

Начальные этапы репетиции пьесы – чтение и разводка – прошли без меня и без Васи. Я был пока не нужен, а Васю тогда еще не нашли. К тому времени, когда мы оба влились в труппу, спектакль был в цейтноте. До премьеры оставалась всего одна репетиция. Актеры нервничали. Грызунов психовал. Вася Козлов не успел выучить свою роль, поэтому вся надежда была на суфлера, то есть на меня.

На репетиции я показал себя с хорошей стороны. Я правильно шептал тексты, как раз так, чтобы меня хорошо слышали актеры, но не слышала публика. Сложнее обстояло дело с Васей, игравшим обманутого мужа. Будучи красивым синеглазым блондином, он никак не мог войти в эту унизительную для него роль. Ему бы больше подошла роль любовника, но эта вышеупомянутая роль козла уже была отдана Мишке, двоюродному брату режиссера. Мишка, наоборот, был маленький, плюгавый мужичок, мало похожий на любовника. Что поделаешь, любовь зла, как извещало название пьесы. Кроме того, жена Мишки была на сносях, и он каждую минуту бросался к телефону, чтобы узнать, не начала ли она рожать.

Сюжет пьесы был примитивен, как сказка про курочку Рябу. В основе его лежал любовный треугольник. В последнем акте муж возвращался домой из командировки и находил в своем доме любовника жены. Это была кульминация. Разыгрывалась трагическая сцена, которая заканчивалась двойным убийством. Зрительской массе русского театра, состоявшей из иммигрантов первой и второй волн, нравились любовные драмы. Особенно им нравилось, когда дело кончалось убийством, так что билеты на спектакль были раскуплены.

Наступил день спектакля. Актеры нервничали. Грызунов дрожал от страха, опасаясь провала. Как ни странно, меньше всех волновался Вася Козлов. Перед началом спектакля он для храбрости принял двести пятьдесят, запил пивком, порозовел и теперь умиротворенно ждал своего выхода.

Первые два акта прошли гладко. Я шептал, актеры старательно выкрикивали за мной свои роли, а зрители терпеливо дожидались трагической развязки, предвкушая убийство. Настал третий акт. Муж, то есть Вася Козлов, вернулся из командировки и постучал в дверь своего дома. На самом деле постучал режиссер Грызунов, который всегда лично исполнял закулисные звуки. Героиня заметалась по сцене.

– О Боже, это мой муж, – прошептал я.

– О Боже! Это мой муж! – закричала героиня, заламывая руки.

Грызунов постучал еще раз, вкладывая в стук максимум трагизма.

 – Ах, он убьет меня, – прошептал я.