Страницы моей жизни. Воспоминания подруги императрицы Александры Федоровны

Свидетельствую, так как переживала с ними все дни до его отъезда в Ставку, что императрица Александра Феодоровна ничуть не толкала его на этот шаг, как пишет в своей книге Жильяр, и что будто из-за сплетней, которые я распространяла, о мнимой измене великого князя Николая Николаевича, государь решил взять командование в свои руки. Как мало государь обращал внимания на такие толки о великих князьях, доказательством служит тот факт, что он не обратил внимания на известное письмо княгини Юсуповой, о котором пишу в главе XI. Государь и раньше бы взял командование, если бы не опасение обидеть великого князя Николая Николаевича, как о том он говорил в моем присутствии.

Ясно помню вечер, когда был созван Совет министров в Царском Селе. Я обедала у их величеств до заседания, которое назначено было на вечер. За обедом государь волновался, говоря, что, какие бы доводы ему ни представляли, он останется непреклонным. Уходя, он сказал нам: «Ну, молитесь за меня!» Помню, я сняла образок и дала ему в руки.

Время шло. Императрица волновалась за государя, и, когда пробило 11 часов, а он все еще не возвращался, она, накинув шаль, позвала детей и меня на балкон, идущий вокруг дворца. Через кружевные шторы в ярко освещенной угловой гостиной были видны фигуры заседающих; один из министров, стоя, говорил.

Уже подали чай, когда вошел государь, веселый, кинулся в свое кресло и, протянув нам руки, сказал: «Я был непреклонен, посмотрите, как я вспотел!» Передавая мне образок и смеясь, он продолжал: «Я все время сжимал его в левой руке. Выслушав все длинные, скучные речи министров, я сказал приблизительно так: „Господа! Моя воля непреклонна, я уезжаю в Ставку через два дня!“ Некоторые министры выглядели как в воду опущенные!» Государь назвал, кто более всех горячился, но я теперь забыла и боюсь ошибиться.

Государь казался мне иным человеком до отъезда. Еще один разговор предстоял государю – с императрицей-матерью, которая наслышалась за это время всяких сплетен о мнимом немецком шпионаже, о влиянии Распутина и т. д. И, думаю, всем этим басням вполне верила. Около двух часов, по рассказу государя, она уговаривала его отказаться от своего решения. Государь ездил к императрице-матери в Петроград, в Елагинский дворец, где императрица проводила лето. Я видела государя после его возвращения. Он рассказывал, что разговор происходил в саду; он доказывал, что если будет война продолжаться так, как сейчас, то армии грозит полное поражение, и что он берет командование именно в такую минуту, чтобы спасти Родину, и что это его бесповоротное решение. Государь передавал, что разговор с матерью был еще тяжелее, чем с министрами, и что они расстались, не поняв друг друга.

Перед отъездом в армию государь с семьей причастился святых тайн в Федоровском соборе; я приходила поздравлять его после обедни, когда они всей семьей пили чай в Зеленой гостиной императрицы.

Из Ставки государь писал государыне, и она читала мне письмо, где он писал о впечатлениях, вызванных его приездом. Великий князь был сердит, но сдерживался, тогда как окружающие не могли скрыть своего разочарования и злобы: «Точно каждый из них намеревался управлять Россией!»

Я не сумею описать ход войны, но помню, как все, что писалось в иностранной печати, выставляло Николая Николаевича патриотом, а государя орудием германского влияния. Но как только помазанник Божий встал во главе своей армии, счастье вернулось русскому оружию и отступление прекратилось.

Один из величайших актов государя во время войны – это запрещение продажи вина по всей России. Государь говорил: «It is horrid the government would profit through the people’s drinking, in this matter Kokovtzov is in fault» («Ужасно, если правительство будет извлекать доход из народного пьянства, в этом Коковцов[35] не прав»). «Хоть этим вспомнят меня добром», – добавил он.

Государь от души радовался, когда слышал, как крестьяне богатеют и носят свои сбережения в Крестьянский банк. Французский писатель Anet пишет: «C’est Nicolas II, c’est l’Empereur detrone qui a garde l’honneur d’avoir realise la plus grande reforme interieure qui a ete accomplie»[36].

В октябре государь вернулся ненадолго в Царское Село и, уезжая, увез с собой наследника Алексея Николаевича. Это был первый случай, когда государыня с ним рассталась. Она очень о нем тосковала, – и Алексей Николаевич ежедневно писал матери большим детским почерком. В 9 часов вечера она ходила в его комнату молиться – в тот час, когда он ложился спать.